— Вы уж поосторожнее, господин консул, — предупредил тюремщик.
— Что, буйствует?
— Да нет, тихо сидит. Это и подозрительно…
В отличие от Габельгана и Хлео, находившихся на гауптвахте при казарме, Латрона заключили до суда в городскую тюрьму. Не состоял он уже в ополчении, чтоб его на гауптвахту отправлять, да и преступление его было серьезнее. Консул распорядился, чтоб убийцу, ввиду его опасности для окружающих, поместили в одиночную камеру, отделив его от прочих уголовников, в основном мошенников и воров, ожидавших своей участи.
— Другие-то шумят, ругаются, мисками швыряются, — повествовал тюремщик, — а этот — хоть бы хны, спокойный такой… ни в жизнь не подумаешь, что человека попластает на куски за пару слов. Такие-то опаснее всего… может, мне лучше все же с вами?
— Не беспокойся, — сказал Монграна. — Или думаешь, что он меня по голове приложит, в мою одежду обрядится и удерет?
Тюремщик вежливо хрюкнул в ответ, быть может, не совсем неискренне. Слишком уж разные возрастом, мастью и телосложением консул и заключенный, и предполагать такое — либо нелепость, либо шутка.
Служа на благо Димна, Монграна не раз оказывался в темнице, правда, к счастью, не в роли узника. И видывал камеры гораздо хуже, чем та, в которой томился Латрон. Ее и темницей-то нельзя было назвать, она располагалась на втором этаже, и в окно проникал дневной свет. Да и по роже Латрона не заметно было, чтобы он томился. Валяется себе на соломе, благо она здесь сухая. Не притворяется, что дрыхнет. Может, до прихода консула и спал, но скрежет замка и громыхание открываемой двери всякого разбудят.
Потянулся, сел, прислонясь к стене.
— День добрый, господин консул.
— А он добрый? — Монграна присмотрелся к арестанту. Конечно, после драки тот пооборвался-пообносился, но новых шрамов не прибавилось. И, похоже, благостное настроение его тоже непритворно.
— Бывало и хуже.
— Какой-то ты тихий и смирный стал, Апелла. А говорил, что нельзя тебя на месте удержать.
— Не совсем так. Гохарая нельзя удерживать там, где он не должен быть.
— Значит, ты сам решил, что место твое в тюрьме? С чего бы?
— Потому как сам виноват. — Латрон благодушно перевел взгляд на угол камеры, где в соломе привычно шуршали мыши. Звучавшие голоса их не пугали. — Думаешь, я не понимал, что там в кабаке подстава была?
— А если понимал, зачем ты того дурака прирезал?
— А за то, что дурак. Я ведь с ним еще по-доброму обошелся, в Степи б ему за такие слова куда как хуже было.
