Социальное общение и демократия. Ассоциации и гражданское общество в транснациональной перспективе, 1750-1914 | страница 37



.

Тот факт, что Маркс и другие коммунистические мыслители затем не поняли значения неполитической на первый взгляд культуры общественных объединений рабочих и с интеллектуальным высокомерием придерживались принципа исключительно политического, идеологического принципа организации, можно рассматривать как один из факторов их фиаско[120].

В Англии уже с начала XIX века существовали популярные общества друзей (friendly societies), которые в эпоху отсутствовавшей системы государственного страхования ставили своей целью взаимную поддержку рабочих и ремесленников. Накануне революции 1848 года во Франции и Германии также появились собственные формальные объединения социальных слоев, стоявших на социальной лестнице ниже бюргерства[121]. Они опирались на традицию неформальных форм социального общения в задних комнатах кафе и трактиров, но имитировали буржуазную общественную жизнь и для своих целей – отличаясь в этом от буржуазно-либеральных союзов вроде прусского Общества вспомоществования рабочему классу, которые безуспешно старались использовать идею ассоциаций с ее идеалом классовой гармонии и морального усовершенствования для решения «социального вопроса»[122].

Образование и изменение нравственности на пути к ассоциации казались европейским либералам ключом к социальному прогрессу общества. В то же время, как показывает пример Токвиля, Джона Стюарта Милля или Якоба Буркхарда, они так и не смогли преодолеть свой скепсис по отношению к «массам» и к идее демократии. Деспотизм, по их мнению, с 1789 года всегда угрожал с двух сторон: и снизу, и сверху[123]. Элитарный характер либерализма XIX века вызвал к жизни специфический менталитет, который конкретизировался в социальной практике: «ее одновременная терпимость и нетерпимость – гибкие, всегда потенциально инклюзивные стороны и в то же время постоянно спорные и переопределяемые исключения, которые также составляли ее характерную черту»[124].

В 1848 году понятие «ассоциации» превратилось, наконец, во всеобщий политический лозунг. В отличие от 1789 года свобода союзов стала одним из главных требований революции[125]. На арене революции, в Париже, Берлине, Вене или Милане, возникали бесчисленные новые, открыто политические по характеру, клубы и объединения[126]. Их программы выходили за пределы эксклюзивности и интимности буржуазных ассоциаций.

Я требую… святым именем отечества от каждого, кто его любит и в ком есть хоть искра национальной чести, – заявлял венгерский революционер Лайош Кошут в 1848 году, – создавать в каждом городе, в каждой деревне союзы для спасения отечества. ‹…› Все усилия Государственного собрания, властей, комиссаров и чиновников будут безуспешными и недостаточными, если не будут поддержаны в обществах сознательных граждан. Каждому, кто стремится чего-либо достичь, союзы дают почву для его деятельности