Ранняя осень | страница 34
— Откуда?
Обирая с усов и бороды сосульки, Гордей весело сказал:
— Вестимо, из Усолки! Писал этюд, а они, любопытные, сами выпрыгивали из проруби. Чтобы на мою мазню поглазеть.
Тоже задорно смеясь, Аня вылила в таз полведра воды.
— Оживут?
— Непременно! — кивнул Гордей и лишь тут заметил: Аня была в шубке и валенках, с перекинутым через плечо пуховым платком. — Вы куда-то собираетесь?
Аня помедлила с ответом.
— Хотела прогуляться в Солонцы. Проведать свою ученицу. Девочка с понедельника не ходит в школу. А спросить не у кого, что с ней: Лиза у нас одна из Солонцов.
Подняла на Гордея свои светлые, младенческой синевы глаза, в которые в одно и то же время и томительно сладко, и до жути страшно было засматриваться.
— Я могу и завтра сходить в Солонцы.
— Нет, пойдемте сейчас. Если, конечно, возьмете меня в провожатые.
— Да вы же устали. И намерзлись на речке.
— Не имеет значения. — Гордей засмеялся — у него давно на душе не было так отрадно. — Позвольте на время оставить у вас этюдник.
Из Солонцов они возвращались затемно. Ни звезд, ни луны. Дымная, отволглая мгла висела над полями и перелесками. На многие километры вокруг воцарилось тихое оцепенение.
И вдруг — точно в нескольких шагах за обрыхлевшим сугробом — послышались звяканье ведра, перезвон льдинок.
— Это где же? — шепотом спросил Гордей.
— На Усолке, — также шепотом сказала Аня. — Баба воду черпает из проруби.
— Но Усолка… в километре отсюда?
— Ага, — кивнула девушка. И боязливо и доверчиво прижалась плечом к Гордею. — Дорогу кто-то перебежал.
— Русак, — улыбнулся Гордей. — От волка удирает.
— От волка?
— Вышли за околицу, смотрю, а он, зубастый, в чапыжнике прячется. Морду высунул и зыркает глазищами на вас, — сбалагурил Гордей, держа Аню крепко за руку. — Да вы не слишком пугайтесь. Серого злодея, если нападет, разорву на части. Еще неизвестно, кто голоднее — он или я!
— А почему отказались от ужина? Мать Лизы от души угощала, — с укором промолвила Аня.
— А вы? Ведь вас тоже угощали!
— У меня в печке грибная похлебка. И тушеная со свининой картошка томится. — Анины холодные губы едва не касались Гордеева уха.
От волнующей ее близости, горячего дыхания, опаляющего щеку, у Гордея чуть не помутилось в глазах.
Он проводил ее до дому. И, боясь чего-то, долго отказывался зайти, но Аня настояла на своем, зазвала его ужинать.
Потом пили чай.
Девушка говорила о своем сиротском детстве, говорила без драматических вздохов, выискивая в своем прошлом крупицы радости. Лучше ей жилось в пору учебы в Ульяновском пединституте. Разоткровенничался и Гордей. О войне, о студии Грекова… Да мало ли о чем еще можно было порассказать хорошенькой, улыбчивой хозяйке, потягивая из стакана крепкий бодрящий чай, приготовленный с такой трогательной заботливостью?
