Художник посмотрел на часы.
— Пойдем, Петя, поужинаем в каком-нибудь ближайшем кафе: скоро уж семь.
— Спасибо. Меня Эдуард с Майкой — это уж точно — домой ужинать ждут, — сказал молодой человек, — По случаю воскресенья Майка обещала кулебяку с капустой испечь.
Грустно, про себя, улыбнулся Гордей: счастливый все же человек, этот Петр! Его вот ждут, даже собираются домашней кулебякой угостить. Гордея же за все годы жизни с Галиной Митрофановной ни разочку не попотчевали ни пирогом, только что вынутым из духовки — румяным, пышущим жаром, ни блинами с похрустывающими краями — прямо со сковороды… Неожиданно даже для себя художник спросил Петю:
— Денег тебе дать? Много у меня нет, а на краски…
— Ни в коем случае! — закрутил головой Петя. — Я на той неделе… мы вместе с Эдуардом ходили вечерами на железку подрабатывать. Грузчиками на товарной станции заделались. И я теперь обеспечен и красками, и картоном. — Передохнув, он торопливо продолжал, как бы боясь, а вдруг Гордей его остановит: — Я век не забуду… как вы меня тогда — первокурсника — окрылили. Помните, я по совету отца к вам приехал со своими этюдами?.. Просмотрели внимательно мою мазню, сказали: «А у вас, юноша, нога уже в стремени! Не мои это слова — Дега их сказал когда-то начинающему Гогену, но они вполне применимы к вашим пейзажам». И прибавили: «Продайте, пожалуйста, мне этот холстик». Я предлагал пейзаж в подарок, а вы…
Гордей похлопал молодого человека по спине — легонько так, ласково:
— Ну, ну, Петя… не надо!
Они стояли у перехода к высотному зданию, а позади них возвышался в неярком свете прожекторов Лермонтов, похожий на ученика профессионально-технического училища.
«Поеду-ка ванну приму, — сказал себе художник. — Мадам где-нибудь в гостях, у домработницы выходной, и в квартире ни единой живой души. А потом закуплю чего-нибудь из съестного и вернусь в мастерскую».
Петя проводил художника до входа в метро. И тут, при расставании, Гордей спросил его:
— У твоего друга Эдуарда телефон есть?
— Да. В общем коридоре.
— Неважно. — Художник протянул молодому человеку записную книжку. — Черкни на всякий случай. — И когда тот вернул поистрепавшуюся книжицу, добавил, крепко пожимая холодную Петину руку: — Живешь рядом, а вечерком не заглянешь… Нехорошо!
Петя как-то обалдело затараторил:
— Спасибо, да я… да я все стеснялся. А теперь уж…
— Беги, беги! — засмеялся весело художник, стряхивая с лохматой бороды мелкие дождинки. — Похоже, снова вот-вот начнет хлестать!
