«Уж не снег ли собирается?» — повел плечом Гордей.
Над шпилем высотного здания у Красных ворот кучились тяжелые белесо-лиловые облака, набрякшие стужей. Жухлые кусты сирени в палисаднике, отягченные обильной влагой, клонились к чугунной решетке. Под ногами, на мокром асфальте, шуршали жестко кленовые листья.
Художник поднял с тротуара большой — с ладонь — опаленный багрянцем лист. Вздохнул. А ведь неделю назад кудлатые клены, думалось, совсем не ждали холодов.
По улице, всегда шумной от спешащих в сторону вокзалов машин, Гордей медленно зашагал к любимому им пятачку-скверику между Ново-Басманной и Каланчевской, снова погрузившись в невеселые свои думы.
Вот и скверик. Это здесь, напротив Министерства путей сообщения, стояла жалкая, изъеденная непогодой известняковая копия «Сезонника» Шадра.
«Почему бы вместо прочерневшей от копоти статуи не водрузить бронзовый подлинник? — подумал художник. — К чему он пылится в запасниках Третьяковской, какая от того польза?»
В сумеречной, заунывно шумящей на ветру аллее Гордей столкнулся с человеком, нечаянно наступившим ему на ногу.
— Вы меня чуть не сшибли, — с досадой пробормотал художник, намереваясь пройти мимо, но повстречавшийся вдруг проговорил — не к месту радостно:
— Гордей Савельевич!.. Экая неожиданная встреча!
Лишь глянув повнимательнее в лицо молодого человека — длинного до нелепости, с этюдником в левой руке, улыбающегося с искренним радушием, Гордей тоже обрадованно сказал:
— Неужто Петя?
— Он самый!
— Ты что — болен?
— Не-эт, до этого ли мне! — усмехнулся невесело Петя, сын знакомого художника графика. Года два назад отец женил своего Петю на дочери директора одного из крупнейших столичных универмагов. — Я сейчас, Гордей Савельевич, если так можно выразиться, нахожусь в абстрактном положении, — помолчав, добавил молодой человек.
— То есть? — не понял Гордей.
Петя взял в правую руку этюдник, а левую глубоко засунул в карман негреющего плащика. Поежившись от пронесшегося по скверу холодного вихря, все так же невесело усмехнулся:
— На положении изгоя.
Художник кивнул:
— Давай пройдемся.
Стараясь, приноровиться к размеренному шагу художника, молодой человек некоторое время шел молча.
— Отец, как я теперь понял, избавиться от меня хотел, когда надумал женить… сам-то я и не помышлял об этом, — заговорил он натужно и сбивчиво. — Отец полагал, видимо, что мне повезет так же, как в свое время ему повезло, когда он женился на младшей дочери старика историка. Ученый вскоре умер, и отец с легкомысленной матушкой принялись разматывать направо и налево доставшуюся после старика библиотеку… ценности невероятной! Сам отец сказывал: несколько полок занимали древнейшие рукописи и книги пятнадцатого и шестнадцатого веков. Ряд лет они жили на широкую ногу. Ведь после тестя, кроме большой библиотеки, и картины старых мастеров остались. Но семейство моей ненаглядной… да уж лучше не распространяться на эту тему… извините меня, Гордей Савельевич! Одно добавлю: они думали, раз я Суриковское окончил, значит, деньги лопатой буду грести! А получилась осечка. Больше шестидесяти рэ я не получал на керамическом заводе. Да и оттуда зимой выжили.
