— Помогите, помогите! — крикнул он.
Проходившие мимо люди оглядывались на безумное лицо за окном.
— У вас там всё в порядке? — спросил водитель, не поворачивая головы.
Норман вскочил, снова забарабанил по стеклу, стараясь привлечь внимание прохожих.
— Остановите, если увидите полисмена, — велел мистер Ангус водителю.
— Нет-нет, — запротестовал рабби Цвек. — Позвольте я попробую. Норман, — взмолился он, — сядь, пожалуйста, пожалуйста, ради меня. Не надо полисмена, — упрашивал он мистера Ангуса. — Я сам с ним справлюсь.
Мистер Ангус, обхватив Нормана за пояс, пытался повалить его на пол.
— За ноги хватайте, — крикнул он рабби Цвеку, но рабби Цвек этого сделать не мог. Сын в своем безумии обрел нечто вроде неприкосновенности, которая для рабби Цвека была почти что священной. Он беспомощно наблюдал, как мистер Ангус уронил-таки Нормана на пол. После этого мистер Ангус уселся на место и поставил на Нормана ноги, как победитель.
— Не надо полисмена, — сказал мистер Ангус шоферу. — Теперь он никуда не денется. — Он с некоторым раздражением отряхнул костюм и ногой надавил Норману на живот. — Замолчите уже, — отрезал он, — вы и без того причинили нам немало хлопот.
Даже те, чья работа — общаться с сумасшедшими, считают их грешниками, которых следует наказать. Рабби Цвек наклонился и погладил сына по голове. Со лба его лился пот, и рабби Цвек пальцами ощутил жар.
— У него же температура, — возмущенно сказал он мистеру Ангусу.
— И если бы только это, — ответил мистер Ангус.
Дома остались позади, и вскоре машина выехала за город. Рабби Цвек съежился в пальто, стараясь отъединиться от окружающих, и глубоко сосредоточился на ситуации, реальность которой не укладывалась в голове. Всё это время он, не отрываясь, смотрел на Нормана, взглядом изливая на него всю отцовскую любовь в надежде, что Норман поймет.
Но лежащий на полу Норман не чувствовал ни устремленного на него взгляда, ни даже ботинка, неприятно давившего на живот. Он таращился в потолок, обитый черным дерматином, пузырившимся и трескавшимся в углах. И чем дольше он смотрел, тем больше ему казалось, будто потолок опускается, обвивает его, точно легкие пелены его собственного умирания, незаметного для посторонних. Вот что он чувствовал, лежа на полу машины: он словно бы уклонялся, убегал от сомнений, прятался от подозрений, своих и чужих, смиренно отворачивался от неизвестности. Он закрыл глаза и целиком отдался охватившему его покою и радости. Отец взглянул в его лицо и увидел, как Норман медленно расплывается в улыбке.
