Теперь – об авторе. Михаил Шемякин – полурусский-полукабардинец, сын фронтового офицера, пациент советских сумасшедших домов, такелажник, монастырский послушник, гражданин США, почетный доктор пяти университетов. Американский парижанин с петербургской мечтой и ленинградским прошлым. Тоже букет – более сложный. Так и должно быть. Автор богаче своего произведения. Не лучше, не совершеннее, не значительнее. Но – многослойнее, драматичнее, шире.
За Казановой – он сам, его дивная жизнь, которая и есть шедевр галантного века. За Шемякиным – его страна и народ, его век, у которого множество эпитетов, и от каждого бросает в дрожь. Но в шемякинской бронзе – элегантное достоинство чужой эпохи. Гармония чужого места. Все это – на набережной венецианской лагуны у Дворца дожей. Лучше места в мире не придумано.
Казанову долго путали с Дон Жуаном. Тяжелое заблуждение: севильянец бесстыдно самоутверждается, венецианец самоотверженно трудится. Казанова писал, что четыре пятых удовольствия для него – доставлять удовольствие. Он профессионал, который любит трудовой процесс, свое рабочее место, прозодежду, инструмент. Гениальное прозрение Феллини – некрасивый, почти отталкивающий Сазерленд в роли легендарного любовника. Победы Казановы – не эфемерный разовый успех, а результат упорного высококвалифицированного труда, торжество мастера, которому ведомы глубочайшие секреты ремесла.
«История моей жизни» по сути – производственный жанр, вроде книг Артура Хейли. Жанровая чистота соблюдена на протяжении всего текста: у Казановы – в прямом смысле телесное познание бытия. И сам замысел мемуаров стилистически чист: на старости лет став библиотекарем графа Вальдштейна в богемской глуши, Казанова от физического бессилия переполз с постели к письменному столу. Не изменив ремеслу, сменил рабочее место и инструмент, оставив книгу удивительно современную.
Через двести лет после своей кончины он помогает нам осознать самих себя в конце нашего века, прошедшего через все искушения и иллюзии, отвергнувшего все веры и мечты. Доверять можно только самой жизни. Так жил Казанова – плывя по течению, отдаваясь потоку. Потому, кстати, был против революции и даже написал урезонивающее письмо Робеспьеру. А Вольтеру сказал: «Любите человечество, но любите его таким, как оно есть». В другом месте мемуаров словно дал пояснение, говоря о врагах: «Я никогда бы им не простил, если б не забыл зла, которое они мне причинили». Слабость (забывчивость) исправляет слабость (злопамятность). К практичной мудрости привел Казанову здравый смысл, замешанный именно на доверии к жизни.
