) возносятся, словно горные вершины <…> Недобро, неестественно и фальшиво такое просвещение, которое возносится над тьмой непросвещенного народа, не рассеивая эту густую мглу». И там, и тут речь о том, что
интеллигенция таковой на самом деле не может являться до тех пор, пока не осознает себя «всеобщим чувствилищем».
Однако далее мысль Жуковского и Либельта расходится. Журя светскую «интеллигенцию», Василий Андреевич не предлагает ей стать действительной душой нации: «самодержавие необходимо для политического бытия России», пока у нас нет общественного самосознания: «Наш народ составлен из множества зверей <…> спусти их всех с цепи, они разорвут и хозяина, и перегрызут друг друга». Поэтому, как и в прошлом веке, «государь должен творить людей». У Либельта же за исчезновением собственного польского государства такой опции просто нет. Миссия «творения людей» не может быть ни на ком ином, как на интеллигенции. Вернее, даже не миссия, а «święty obowiązek, святая обязанность заботиться о просвещении народа, которую отчизна накладывает на тех, кто ее любит». Однако при этих различиях само представление о «святых обязанностях» интеллигенции нам хорошо знакомо, и такой параллелизм будет сопровождать историю польской и русской интеллигенции длительное время.
Понятия, центральные для польской интеллигенции, важны для нас уже потому, что после прямого трансфера XVII века полонизмы продолжали и в последующем оказывать влияние на лексикон русского образованного общества. Опыт Комиссии национального образования был наряду с немецкими и французскими образцами живо востребован в период александровских образовательных реформ в России. Даты восстаний, которые служат маркерами истории польской интеллигенции, непосредственно сказываются и на русской. Мы сосуществовали в границах одной империи, но Царство Польское, в отличие от России, имело дарованную императором конституцию, отчасти повторявшую конституцию Наполеона для Варшавского герцогства. С наполеоновских времен осталось, в частности, право образованных людей (профессора, учителя, артисты и «лица, на которых возложено народное просвещение») на национальное представительство наряду с капиталом. Польскую конституцию, в свою очередь, собирались адаптировать в конце 1810‐х годов для предполагаемой конституции русской, Государственной уставной грамоты Российский империи, в которой также имелся образовательный ценз для выборщиков «градских обществ» по разряду «именитых граждан» наряду с «капиталистами». Однако наша конституция, как известно, не была реализована, и политическое представительство осталось для будущей русской интеллигенции закрытым.
