— Заберу его потом обязательно, — глядя на плакат сказал Гудрон.
— Даша его на голове тебе порвет, ценитель прекрасного, — заверил Бориса Янис. — Или ты втихушку любоваться на него будешь?
— На стенку повесит над брачным ложем, — предположил Трофим.
— Ох, и сколько на ней вмятин появится от его головы! На стенке, — уточнил Остап.
И черт бы его побрал, он улыбался. Впрочем, как и другие.
— Значит так, — прервал всех я. Которого почему-то охватила злость. Или зависть. Наверное, все же она: шуточки себе позволяют, когда вокруг вот это всё. — Первоначальная наша задача — взять языка. Отходить далеко не будем, где-нибудь поблизости постараемся его найти. Дальше все зависит от того, что мы от него узнаем.
— Резонно, — кивнул вмиг посерьезневший Гудрон так, как будто мы не обговаривали заранее, и он только что узнал. — Рядом наши телодвижения не так бросятся в глаза. Наверняка их тут неподалеку немало шастает. Главное, увидеть первыми.
— Ну тогда приступай.
Одних балахонов грязно-коричневого цвета — обычного наряда перквизиторов, будет мало, необходимо еще и рожи размалевать.
— Начну, пожалуй, с Остапа, — заявил Гудрон.
Чтобы оценивающе на него посмотреть, как будто собирался не наносить жирные полосы, а, как минимум, сделать на холсте карандашный набросок, чтобы затем оформить его в портрет. Трофим, занявший место Остапа возле окна, усмехнулся, но промолчал. Гудрон взял Остапа за кончик подбородка, повернул его голову туда-сюда, мазнул обугленным куском коры пробкового дерева по кончику носа, сделав его угольно-черным, и заявил.
— Следующий!
— Чего?!
Остап даже жадр изо рта в ладонь выплюнул.
— Ладно, сам напросился: сейчас я тебя в Максимку превращу.
— Ты как надо делай!
— Тогда язык высунь.
— Язык-то зачем?
— Закамуфлирую: подбородок им прикроешь.
И мне почему-то стало легче. Причем настолько, что я уверовал полностью — все у нас получится. И не убьют никого, и даже не будет раненных. А причиной всего-то были незамысловатые шутки Гудрона.
— Боря, а себе ты рожу сам размалюешь? Нет? Так вот, я этим лично займусь. И первым делом на твоем лбу слово из трех букв изображу. То самое, которое на заборах пишут. А там, глядишь, и как новый позывной приживётся вместо Гудрона.
— С тебя станется! Ладно, уговорил.
И Гудрон нескольким размашистыми движениями покрыл лицо Остапа толстыми линиями. Следующим был я, но Борис и тут остался верен себе.
— Теоретик у нас командир, так что ему покрасивше. Жаль конечно, что цвет только один.
