Под ногами был бетонный причал, обычный причал, выступающий от берега на несколько метров и оказавшийся вровень со льдом, с водой. Вот по этому бетону он и идет, а сейчас – ухнет в воду.
И он ухнул, ахнул, ушел с головой, вынырнул, засмеялся от радости и быстренько полез вылезать, одеваться.
Побежал домой.
Люсьен встретила его в двери со свечой в руке. Она теперь не пользовалась дома электрическим освещением, считая его почему-то бесовским. Не включала телевизор. Лишь холодильнику позволяла работать от электричества: надо же кормить Петра свежими продуктами.
– Ты чего? – спросил Петр.
– Я видела.
– Что ты видела? Что я купался?
– Нет, купался ты потом. Когда понял, что я тебя вижу. Ведь ты понял? А до этого ты шел.
– Ничего я не шел!
– Ладно. Не хочешь говорить об этом – не говори, Господи!
– Не зови меня так! И Иисусом не зови! Чтобы не слышал больше, ясно? Я Петр Иванов! Поняла меня? Чтобы ни слова больше про это! Поняла?
– Поняла, Господи.
– Опять? В лобешник получить хочешь?
– Прости. Поняла, Петр.
– Вот и хорошо. Дай-ка водочки, застыл я.
– А тебе можно?
– Да почему нельзя-то? Почему?
– Я думала…
– Индюк тоже думал!
Она налила ему крохотную рюмочку. Петр рассердился, схватил бутылку и выпил ее всю из горлышка.
– Ясно? – спросил он.
– Ясно, – ответила Люсьен, понимая, что Иисус, как истинный Христос, не желает, чтобы вокруг его святости поднимали ажиотаж.
Он прав, подумала Люсьен.
Буду собакой ходить за ним, подумала она еще. А когда – через три года – его распнут, уйду в монастырь. Навсегда…
Вадим Никодимов объявил, что им предстоит турне по четырем крупнейшим городам Поволжья, пяти – Сибири, пяти – Центрального района, четырем – Юга; итого, будьте любезны, восемнадцать городов, по три дня в каждом, по два выступления в день.
– Ты с ума сошел! – сказала Люсьен, которая относилась к Никодимову со все возрастающей враждебностью. – Он устал. Он не хочет. Он что, звезда эстрадная, что ли?
Никодимов, словно щелкая орехи, ловко доказал, что не ехать никак нельзя:
Во-первых, везде уже афиши висят и билеты проданы.
Во-вторых (обращаясь к Петру), человек, имеющий такие способности, просто обязан их использовать, лечить болящих и утешать скорбящих. Ну, и проповедовать, само собой.
В-третьих, надо же Петру наконец мир посмотреть и себя показать. Что он видел?
– Я видел, – сказал Петр. – Я ездил. То есть летал. Когда в десантных войсках был, нас в разные места бросали. В виде учебы.
– Это не то, – сказал Никодимов.
