распространяя на них, таким образом, приоратские нормы и привилегии.
Безусловно, в этом случае власти приората и Ордена превышали свои полномочия и входили в непозволительное противоречие с уставными правилами. Едва ли юридически корректным было и принятое англо-баварским языком расширенное толкование пожалования Пия VI. Однако существенно, что описываемые нарушения были унаследованы, а не инициированы Павлом I как великим магистром. Не менее существенно и то, что права рыцарей-некатоликов возводились (пусть не всегда вполне корректно) к папским пожалованиям. Это еще раз показывает, что Преимущественнейший император не вырывал Орден из церковного контекста.
Аномалии, порожденные кризисной обстановкой и доставшиеся Павлу как великому магистру от предшественников, были им сохранены и преумножены. Однако император не сделал никаких шагов, придающих этим множественным исключениям характер нормы. Да, во время его правления количество и роль не монахов в Ордене выросли беспрецедентно. Но все же это имело характер смягчения дисциплины ввиду временных, чрезвычайных обстоятельств: гибели нескольких приоратов, потери Мальты, «привыкания» к России. За обмирщением орденской общины в этот период стояло церковное снисхождение к житейским нуждам, икономия. О временном положении установившихся исключений говорит и поведение российских ветвей Ордена после гибели Павла I.
Одним из ярких примеров секуляризации Ордена историки считают обычно превращение католической рыцарской общины в межконфессиональный союз во главе с православным человеком. Предполагается, что духовное единство братьев-монахов в такой ситуации подменялось политическим. В действительности же существование межконфессионального российского приората не являлось препятствием для возвращения Ордена к его монашеским истокам. Трудно представить себе, что в контексте церковной культуры эпохи Павла I над вступающими в Орден рыцарями православного исповедания стали бы совершать обряд пострижения. Тем не менее не было ничего невозможного в принесении этими рыцарями трех традиционных обетов (послушания, бедности и безбрачия) и в принятии ими орденских уставных ограничений. Благотворительно-военная специфика ордена полностью позволяла бы католику исполнять обет послушания по отношению к православному и наоборот. Этот же путь был в принципе открыт и для иных христианских конфессий (армян-григориан, лютеран и т. д.) в составе некатолического российского приората.
