Подполковник одаривает букетами девчонок. Те безудержно хохочут. Но вот Селезнев замечает Любовь Михайловну, вырывается из цепкого окружения и весело объявляет:
— Все, все, девушки! Простите, милые, — явилась моя повелительница. — Он идет навстречу капитану Тульчиной. — Любушка, я заждался. — В руках у него охапка букетов. Он протягивает их ей, шутливо жалуясь: — Видите, к чему это привело. Ограбили! Вот все, что осталось…
С некоторых пор Любовь Михайловна стала с удивлением замечать за собой, что тоскует по Селезневу, что ей пусто, если долго не видит его. Это тревожило. Она приучила себя к мысли, что в ее возрасте мимолетные романы, случайные увлечения — непозволительно дорогая роскошь. Если у двадцатилетних девчонок душевные раны зарастают сравнительно безболезненно, то для женщины, возраст которой приближается к тридцати, предусмотрительность и хладнокровие должны стать законом жизни. Лучше не поддаться искушению, чем впоследствии страдать, изводя себя раскаянием.
…Селезнев попал к ней в отделение в конце сорок четвертого в румынском городе Сибиу. Войска Третьего Украинского фронта подошли к самому Будапешту. Враг сопротивлялся отчаянно, и партии раненых поступали в госпиталь по нескольку раз на дню. Лица и имена мелькали, почти не оседая в памяти. Капитан Тульчина, как и товарищи ее, нейрохирурги, с утра до ночи не покидала операционной.
Но и тогда Селезнев сразу обратил на себя внимание. И дело было не только в том, что к ним поступил командир авиаполка, Герой Советского Союза. Окажись он и рядовым, Селезнев наверняка выделился бы из массы раненых. Он был такой крупный, массивный, ширококостный, что носилки, на которых раненые обыкновенно терялись, проваливаясь между боковыми брусьями, были для него тесными. Он возвышался над ними, а ноги его доставали до спины санитара.
Ранение у него было относительно благополучное — пуля прошла по касательной, нарушив кожный покров и лишь снаружи задев череп. Хотя ранение осложнялось контузией, оно не могло идти ни в какое сравнение с теми травмами, с которыми поступало в отделение большинство других…
Люди крупные, физически сильные — это она заметила давно — телесные страдания и боль переносят тяжело. Не был исключением и Селезнев. Он бледнел при виде шприца, стонал и повизгивал на перевязках. Зато выздоравливал подполковник Селезнев стремительно. К концу недели рана от виска над ухом к затылку затянулась корочкой, и он, огромный, в бело-голубой больничной пижаме с рукавами выше запястий и штанинами, не доходящими до щиколоток, стал разгуливать по госпитальному коридору, выходить во двор.
