Счастливый билет. Моя настоящая жизнь. Том 2 | страница 31



в их возрасте. А может быть, во мне говорило сострадание. Вообще, сострадание – довольно неудобное свойство человеческой души. Оно настигает тебя неожиданно, в неурочное время, абсолютно непрограммируемо. Но это очень важное свойство для человека, занимающегося человековедением. Это есть подтверждение, что ты еще жив и можешь надеяться, что что-то еще откроешь в себе и других.

Спектакль «Комната смеха» возник неожиданно. К тому времени я уже несколько лет состоял в жюри по присуждению премии «Антибукер», неформально проводимому «Независимой газетой» и ее главным редактором В.Т. Третьяковым. Попросту говоря, «Антибукер» (к сожалению, прекративший свое существование еще в начале двухтысячных) извлекал на свет божий самоцветы российских талантов.

Олег Богаев, в недавнем прошлом актер, прислал на конкурс «Антибукер» 1997 года свою «неполнометражную» пьесу «Русская народная почта». Прочитав ее, я понял, что должен ее сыграть. Не только по той причине, что количество людей возле мусорных бачков год от года не уменьшается, а еще и потому, что это трагедия поколения моего отца. Генерации, оказавшейся выброшенной из жизни и никому, кроме своих детей, не нужной. Общество отмахнулось от стариков, как от надоедливых мух, в то время как они, эти старики, отдали обществу все. Само по себе это уже есть трагическая коллизия, и, как всякая подобная коллизия, она неразрешима. Средство решения конфликта – только смерть. И нет тут никакой альтернативы.

Вот почему я так цепко схватился за эту пьесу.

«Комната смеха» – о нашей непреднамеренной, вынужденной жестокости, которая не перестает от этого быть жестокостью.

Мне долго казалось, что эта история только для нашего, «внутригосударственного» пользования. Но в конце ноября 1999 года мне пришлось дважды играть «Комнату смеха» в Хельсинки.

На первом спектакле было почти абсолютное большинство русских, пришедших на пьесу под названием «Комната смеха», да еще с участием артиста О. Табакова в надежде повеселиться. В течение спектакля они свои намерения изменили. Но дело не в этом, а в том, что на втором спектакле среди зрителей уже было процентов шестьдесят, а то и семьдесят финнов, которые реагировали значительно острее, чем русские. Обсуждая спектакль в Финляндии, я понял, что проблематика пьесы не так локальна, как мне казалось. Интерес, проявленный к «Комнате смеха» Боннским театральным фестивалем новой европейской драматургии, также подтверждает эту мою мысль.