Кале. Июль 2016 г.
Даже рискуя вывалиться, высунувшись в окно их новой квартиры на четвертом этаже, Бастьен не мог увидеть прибрежную полосу или хотя бы голубоватый горизонт. Похоронить себя в Кале и не иметь даже вида на море. «Игра не стоит свеч», — сделала вывод его четырнадцатилетняя дочь.
Они переехали три дня назад, и посреди гостиной все еще высились картонные коробки с вещами, которым предстояло постепенно распространиться по комнатам.
Звук разбившегося стакана вывел Бастьена из задумчивости, и он пошел на шум. Прислонившись спиной к дверному косяку в кухне, он посмотрел на жену.
— Все в порядке, Манон?
— Да. Это я специально, — улыбаясь, призналась она.
В рубашке, расстегнутой на одну лишнюю пуговку, словно собиралась выйти из дому, она вооружилась совком и веником, повязала короткие волосы красным платком и объяснила свой поступок:
— Говорят, это к счастью, когда переезжаешь.
Бастьен взглянул на разноцветные осколки на полу.
— А может, надо было разбить обычный, а не цветной?
Его замечание на мгновение озадачило Манон.
— Ну что же, значит, я просто грохнула стакан, — разочарованно согласилась она, выбросила цветные стеклышки в мусорное ведро и заглянула в холодильник. — Хорошо бы ты сходил на охоту, у нас на вечер вообще ничего нет.
Бастьен пренебрег повешенной на дверную ручку табличкой «Вход воспрещен». Дочь лежала на кровати, уткнувшись в планшет, и не обратила на него никакого внимания. Добрую часть комнаты занимала груда коробок, помеченных ее именем, которое она ненавидела, как и собственное отрочество: Жад[17].
— Не хочешь разобрать свои вещи?
— Предпочитаю пока подождать. Вдруг вы измените свое решение.
Для порядка Бастьен нахмурился:
— Только не шути так с матерью, ладно? И вставай, пойдем в магазин.
— Пять минут, только твитну всему миру о своем отчаянии.
— Имей в виду, через десять секунд я вытащу из первой попавшейся коробки первую попавшуюся вещь и выкину ее. Надевай куртку.
— Флик паршивый.
— Паршивая девчонка.
* * *
Они свернули с Королевской улицы и направились в сторону покрытой однообразной серой плиткой Оружейной площади, на которой возвышалась статуя четы де Голль[18]. Несколько почти безлюдных кафешек, один работающий магазин на три — с опущенными в разгар дня жалюзи да группа английских туристов — вот и все признаки человеческой жизнедеятельности. Бастьену внезапно потребовалось больше, захотелось чего-то прекрасного, чтобы успокоиться относительно их будущей жизни в этом городе.
