— Это я вам звонила, что-то не сработало. Извините… Вас беспокоят студенты, покойный Александр Иванович читал у нас курс… Мы очень его любили, очень уважали… Хотели бы зайти к вам, выразить сочувствие… Если это удобно…
Лицо мужа то светлело, то темнело, то вытягивалось, то будто расширялось, и Маша с нетерпением поглядывала на него. Он спросил, скосив глаза в ее сторону:
— Вы что, сейчас хотите зайти? Так я понял?
— Если можно, да… Мы звоним из автомата, рядом с вашим домом…
— М-м…
— Мы совсем накоротке… Но считаем своим долгом… Дань уважения… Сочувствие близким, родным…
— Ну давайте заходите, — сказал Мирошников и добавил: — Входной код два шестьдесят семь, подъезд первый, этаж пятнадцатый, квартира шестьдесят два… Да, да, жду…
— Кого ты в гости зазвал? — спросила Маша, и ее подщипанные бровки недоуменно вскинулись.
— Зазвал… Сами напросились, — сказал Вадим Александрович и пересказал телефонную беседу.
— Сочувствие можно было выразить и по телефону. И сколько их, сочувствующих? Ввалится целая орава… И код узнали, это ни к чему…
— Да будет тебе, — сказал Вадим Александрович. — Заскочат на пяток минут…
Маша не ответила, поджала губы — и так тонкие, они превратились в ниточку. Мирошников не любил их такими — в ниточку. Но ничего не попишешь. Дань уважения. Сочувствие. Отцовы студенты. Только накоротке, накоротке.
— А откуда они узнали наш телефон? Наш дом? — Машины брови полезли еще выше.
— Мало ли у кого из институтских. У того же профессора Синицына…
— Ин-те-рес-но, — протянула Маша и умолкла с некоторой загадочностью.
— Что — интересно? Что — загадочно? Придут ребята, скажут несколько добрых слов и уйдут. Что тут ненормального? — Подавляя раздражение, Мирошников поднялся, сменил старые, пообтрепавшиеся вельветовые брюки на приличные, поновей — из вельвета же. Маша из-под приспущенных век наблюдала за его переодеванием, он уже догадывался, как она это мысленно окрестила, — действо. Наблюдала, не шелохнувшись. Такую Николай Евдокимович Ермилов ее именовал: стату́й. Мирошников такую никак не именовал, однако она ему не нравилась, как и тестю, то бишь отцу.
А ведь он оказался прав! По всем статьям! Во-первых, их было всего двое — парень и девушка. Во-вторых, они посидели совсем немного. И в-третьих, черт побери, это были славные ребята, скромные, душевные, уважительные. Ни одеждой, ни манерами они вовсе не напоминали иных резвых представителей юного поколения, разве что на девчушке была джинсовая курточка, а у парня длинноватые прямые волосы, сосульками свисающие на воротник.
