— Если ты от меня отступишься — придется.
— То есть как? Я не понимаю.
— Уолтер решил сменить того врача-миссионера, который умер. И хочет, чтобы я поехала с ним.
— Когда?
— Теперь же. Сразу.
Таунсенд отодвинулся назад вместе с креслом и воззрился на нее.
— Наверно, я совсем поглупел, я просто не могу взять в толк, что ты такое говоришь. Если он хочет, чтобы ты ехала с ним, при чем же тогда развод?
— Он предложил мне выбор: либо я еду с ним, либо он подает на развод.
— Ах вот как. — Тон его чуть заметно изменился. — По-моему, это очень благородно с его стороны, ты не находишь?
— Благородно?!
— Ну как же, сам вызвался ехать в такое место. Я бы, прямо скажу, не рискнул. Конечно, по возвращении ему обеспечен орден Михаила и Георгия.
— А я-то, Чарли! — воскликнула она с болью в голосе.
— Что ж, если он хочет взять тебя с собой, в данных обстоятельствах отказываться как-то некрасиво.
— Но это смерть, верная смерть.
— Это уж ты, черт возьми, преувеличиваешь. Не повез бы он тебя туда, если б так думал. И для тебя там меньше риска, чем для него. Риска вообще, можно сказать, никакого — надо только соблюдать осторожность. При мне здесь была одна вспышка, ну и ничего. Главное — не есть ничего в сыром виде: ни фруктов, ни салатов из овощей — и воду пить только кипяченую.
Он говорил все более уверенно и свободно, и лицо оживилось, вся угрюмость пропала, он был почти весел.
— Как-никак это его специальность. Он интересуется микробами. В сущности, для него это редкая удача.
— Но я-то, Чарли! — повторила она уже не с болью, а с ужасом.
— Чтобы понять человека, нужно поставить себя на его место. С его точки зрения, ты вела себя далеко не примерно, и он хочет оградить тебя от соблазнов. Мне с самого начала казалось, что разводиться с тобой он не хочет, не в его это характере, и он предложил тебе выход, по его мнению великодушный, а ты отказалась, вот он и взбеленился. Я не хочу тебя обвинять, но мне кажется, что ради нас всех тебе следовало бы отнестись к этому не так опрометчиво.
— Но как ты не понимаешь, что это меня убьет? И разве не ясно, что он потому и тащит меня туда, что знает это?
— Да перестань ты, девочка. Положение наше хуже некуда, и, право же, сейчас не время разыгрывать мело- драму.
— А ты нарочно не желаешь ничего понять.
О, какая это мука, и как страшно. Впору закричать в голос.
— Не можешь ты послать меня на верную смерть. Пусть у тебя нет ко мне ни любви, ни жалости, но должно же быть какое-то человеческое отношение.
