После мхатовской паузы Ася и Таня хором заорали:
– Ты куда пошел, мишигинер! Эй! Стоять! Убирать кто будет?!
Пава уже одолел половину пути. Покачиваясь, он оглянулся вниз и кинул в Таню пустое ведро:
– Фу, напугала! Чуть опять не упал! Радоваться, Танька, надо! Это ж к деньгам! Вон сколько тебе привалило. Точно пенсию подымут.
Дома он возьмет стакан с чаем и откроет «Знамя коммунизма».
– Вот они про что: «…Жильцы дома № 58 прощаются с примусами и газовыми баллонами. В доме № 58 по Черноморской дороге, на пятом этаже в 63 квартире, где проживает газосварщик завода железобетонных изделий Е. Ф. Минин, в Одессе впервые вспыхнул огонек шебелинского газа».
Газ в Одессе был еще с начала века, правда, искусственный. Розовые фонари, над которыми посмеивался двор в 1914 году, работали на газе, который получали, сжигая английский, а потом донецкий уголь. А в 1954 году началось строительство газопровода Шебелинка – Днепропетровск – Кривой Рог – Измаил, куда разрешили врезаться и одесситам. И, конечно, газопроводы прокладывали в новых и строящихся районах, чтобы сдавать сразу с газом, а на Юго-западном потребовались минимальные переделки сетей.
Сашка ехал поступать в Москву вместе с мамой. Провожать на вокзал приехала половина родни.
Ксеня ткнулась накрашенными алыми губами в щеку Женьки, обняла Нилу и Люду. Рядом стояли Анька с Ванечкой и чуть в сторонке, с китайским шелковым зонтиком, – Лидия Ивановна.
– Мадам Лангэ, шо стоим, как неродная? – Ксения уже шла ей навстречу.
– Не тискай меня! Вымажешь своей помадой! И так жарко, – шипела Лида. – Я пришла к своему самому любимому и толковому племяннику. Вот наша гордость.
– А вот сейчас обидно было, – заржал Ванька. – То есть квартиру ему оставите – шансов у остальных нет?
– Ваня, ты чего? – дернула его за рукав Анечка. – Лида, замолчи свой рот!
Ксеня обняла одной рукой сжавшуюся в комок Лиду, другой – Аньку:
– О, вся молдаванская кодла в сборе!
– Ну не вся, – отозвалась Женя. – Этот подкаблучник и сейчас не явился. А ему я сообщила, между прочим.
– Мам, о ком она? – удивилась Людка.
– О дяде Коте твоем. Как уехал на свои выселки на Патриса Лумумбы, так десять лет и не показывается. Вон ты его даже не помнишь. Но он хороший, просто мягкотелый, а жена у него та еще гадюка.
– Не гадюка, а свинья, – отрезала Женя, – неблагодарная. И он такой же. Мог бы и сам объявиться.
Нила отдаст Ксене увесистый пергаментный сверток:
– На дорожку, на перекус. Мамина фирменная вертута.
