"Какая же это ёбаная хуйня" — думал тем временем Арлекин. Сейчас за пять тысяч можно было купить эргастул со всем его содержимым, и все это отлично знали. Однако режиссёр настоял именно на этой цифре. "Самкам нравится, когда за них много денег дают" — объяснил он.
На самом деле Арле мог говорить что угодно, хоть просто "бла-бла-бла". От него требовалось только шлёпать губами и смотреть на Рыбоню как на материальную ценность. Звук монтировали отдельно, в концертном зале на втором этаже. Он туда разок зашёл. И узнал, что его самого озвучивает какой-то боярышник. Правда, у боярышника был красивый баритон. Но всё равно было в этом что-то извращённое.
— Скобейда! Жабу разверни, упыряка криворукий! — раздалось из партера.
— Та пийшов ты в ятло! — проорали в ответ. — Свит хто ставити буде? Тарас Шывченка?
— Я отношусь к вам с глубочайшим уважением, — тем временем тянула своё Рыбоня, — но я не вольна распоряжаться своим сердцем, а моё сердце уже занято другим чувством…
И тут режиссёр внезапно вскочил и мощным ударом хвоста разбил под собой стул.
— Скобейда!!! — заорал он, хватаясь за голову. — Дочь твою Мать через три пизды в зелёный сарафанчик!
— Э? — не понял Арлекин.
Крокодил сел на пол и тяжело задышал.
— Так, — сказал он, немного придя в себя. — Арлекин, ты кого играешь?
— Полковника Аморалеса, — сказал педрилка.
— Вот именно. Полковника. А если ты полковник… — крокодил разинул пасть и заорал, — где твой мундир?! Мундир, я вас спрашиваю?!!
— Так вы же мне не дали, — не понял Арлекин.
— А сам не видишь, что ли? Ты в какой-то хипстерской курточке разгуливаешь как поц! Какой ты в этой курточке генерал?!
— Моё дело роль читать! — обозлился пидрилка. — А режиссёрское ви́дение — это не моя компетенция!
— Ах ты ж ёбаный ты нахуй, — простонал крокодил. — И какой чёрт занёс меня на эту галеру!
— Чо-чо? — Арлекин посмотрел на режиссёра с недоумением…
— Какого хуя я во всё это впрягся? — перевёл крокодил свою жалобу на общедоступный язык.
РЫБОНЯ БЕЗ АУРЫ
У крокодила и в самом деле имелся повод для недовольства. Прежде всего — собой. Ибо он и в самом деле впрягся в дело почти безнадёжное.
Двадцать четвёртого января, с утречка, он вышел на улицу, чтобы купить утреннюю газету. Тут его арестовали и привезли в полицию. Где, вместо пиздюлей, его внезапно угостили кофе с ликёром. И спросили, за какое время он может поставить пьесу. Точнее, десять пьес минут на сорок каждая, связанных общим сюжетом. С заделом на продолжение.
