— Причина? — тяжело уронил отец, на что мелкий засранец опять влез вперёд меня.
— Так его, отец, Василика Федос отшила. Да ещё и глумилась, похваляясь, что не для такого росла, — дополнил братец. — Стервь конечно… ой! — последнее было связано с тем, что отец, не меняясь в лице, отвесил трепачу чувствительный подзатыльник.
— Перед экзаменами? — обратился Володимир ко мне, пристально вглядываясь в глаза.
— Перед ними, — не отрицал я. — Справился, но не сразу. Провалов нет, но итоги выйдут средними.
— Хм, — откинулся отец на спинку стула. — Негодно и не во время, но что не всё провалил — достойно. А Федосам припомню, — оскалился он хищно. — Нет так нет, но ославить парня на весь гимназиум — дело злое. Что делать мыслишь? — уставился он на меня требовательно.
— Просить, — судорожно выхватывал я из памяти обрывки знаний. — Просить, месяца у вас, отец, на размышление и подготовку. Без результатов экзаменов сказать не могу точно, да и с ними варианты есть.
— И в подмогу в делах брату так и не желаешь пойти? — опросил глава семейства.
— Не моё, отец. Не торговый я человек, себя ломать буду, да и для дела во вред пойдёт, — озвучил я мысли Орма, которые тот боялся озвучивать.
— Даже так, — изволил поднять бровь Володимир. — Вырос ты, как я посмотрю. Ну, месяца тебе не хватит, полгода думай, готовься, — широким жестом проявил он щедрость. — И о деле семейном подумай. Буреполк делу и мне подмога, да и себя не обижает, — упомянул он нашего дядьку, второго человека в семейном деле.
— У Буреполка Всеволодовича старшая дочь в дело пригоднее меня будет, — напомнил я. — И по сердцу ей караваны. А мне гражданство потребно, отец.
— Гражданство — дело тяжкое, — покачал тот головой. — Впрочем, Эфихос, вон, его точно получит.
— Он в милицию пойдёт, по сердцу и разуму, — ответил я. — Меня же наука привлекает, да без гражданства не выйдет ничего. Нет в Вильно меценатов для юнца, — хмыкнул я.
— Ежели ложе не согревать, — изволил слегка улыбнуться отец, — так и ни в одном Полисе мецената не найдешь. Добро, понял я тебя, одоб…
В этот момент над тарелью с супом, остывающей передо мной, зависла солонка. В воздухе, без ниточек каких-то там. Причем я в её зависании принимал участие, явно инстинктивно. Впрочем, поток ассоциаций, связанных с этим, ввёл меня в ступор.
А вот проказливое выражение лица младшего братца сменилось на удивлённое, сменившееся, после тяжкой оплеухи, на обиженное.
— Встал. Еды на сегодня лишён, покинь трапезную, — уронил Володимир, на что братец печально встал и вышел. — Удержал, — утвердительно заявил отец, с некоторым удивлением взирая на меня, как и промолчавший всю беседу братец старший. — Одарённого удержал. Молодец, Ормонд, видно, не зря над книгами глаза ломал и брюхо отращивал, — по-доброму ухмыльнулся он. — Коли с гражданством не надумаешь — ждёт тебя свой караван и партнёрство младшее, — постановил он под кивки Энаса.
