– Другими девочками?
– Теми, которые исчезли.
– Простите, не поняла.
Я смотрю на нее в растерянности, сбитая с толку шквалом возникших вопросов и внезапной сменой в направлении беседы.
– Мерри и Джой, – продолжает она. – Им было по пятнадцать лет. Лучшие подружки. Бесследно исчезли тридцать лет назад. Полиция решила, что они сбежали. Не все были в этом уверены, но их так и не нашли, так что доказать что-либо было невозможно.
Пот стекает по моей спине.
– Я этого случая не припоминаю.
Она склоняет голову набок.
– Ну, вы и сами тогда были слишком юной. Кроме того, новости в ту пору не показывали круглые сутки, не то что теперь. Да и социальных сетей не было. – Она грустно улыбается. – Люди забывают.
– Но вы не забыли.
– Нет. Вообще-то я одна из последних, кто все же помнит. Дорин, мать Джой, страдает деменцией. А мать и брат Мерри покинули деревню. Почти день в день через год после ее исчезновения. Просто исчезли. Не взяв с собой ничего.
– Что ж, горе иногда толкает людей на странные поступки.
Я ставлю бокал из-под хереса на стол. Он пуст. Пора откланиваться.
– Благодарю за угощение, Джоан, но мне необходимо вернуться к дочери.
И начинаю извлекать себя из глубин дивана.
– Разве вы не хотите узнать о преподобном Флетчере?
– Может быть, в другой…
– Он считал, что знает, что случилось с Мерри и Джой.
Я застываю, сложенная пополам.
– Правда? И что?
– Он отказался мне об этом рассказывать. Но что бы это ни было, это его очень тревожило.
– Вы думаете, он из-за этого покончил с собой?
– Нет.
Ее подернутые молочной дымкой глаза снова поблескивают, и я понимаю две вещи: Джоан оставила пальто в часовне вовсе не случайно и проблем у меня гораздо больше, чем я полагала.
– Я думаю, его из-за этого убили.
Фло заряжает новую пленку в свой фотоаппарат. Ей приятно ощущать вес тяжелого «Никона» в руках. Он служит для нее чем-то вроде щита. Ей тут понадобится новая проявочная комната. Мама что-то говорила о подвале. Еще за домом есть какой-то флигель. Надо будет чуть позже осмотреть и то, и другое.
В их старом доме проявочная комната была ее убежищем. Проявляя фотографии, Фло всегда чувствовала себя спокойно и уверенно. Это было ее личное пространство. Она чувствовала себя там более защищенной, чем в спальне, куда мама все-таки иногда заходила, к тому же почти без стука.
А в проявочную мама никогда не заходила без разрешения, чтобы случайно не испортить фотографии Фло. Болтающаяся на двери табличка «Не входить», видимо, действительно что-то для нее означала. Иногда, когда Фло хотела побыть в одиночестве, она просто вешала эту табличку на дверь и сидела в темноте, ничего не проявляя. Просто пользуясь этой паузой.
