Чахотка. Другая история немецкого общества | страница 97

Все начало меняться на рубеже XIX–XX веков. «С началом модернизма в литературе, — пишет литературовед Томанс Анц, — традиция и литературная норма изображения „прекрасной смерти“ всё чаще провокационно нарушаются»^>[620]. Модернизм, этот эпохальный перелом, создал новую эстетику безобразной смерти, противопоставленной не только классицистическому и идеалистическому представлению, но и декадансу и движению fin de siècle с их пристрастием к болезненной элегантности смерти и распада. Модернизм представил смерть и болезнь в их неприкрытом безобразии — отвратительными, отталкивающими, тошнотворными процессами телесного распада и умирания. Это была уже не мягкая тихая смерть, примиряющая и избавляющая, это смерть отвратительная, негуманная и бессмысленная.

Гуго фон Гофмансталь в своей «Сказке 672‐й ночи» (1895) противопоставляет смерть прекрасную — ужасной. Богатый и красивый купеческий сын тяготится отношениями с людьми, покидает общество и удаляется в свой прекрасный, мир иллюзий. Он здоров, но постоянно думает о смерти. Он мечтает о волшебном, сказочном финале своей жизни, который представляет себе в виде роскошной церемонии, но в действительности умирает в одиночестве, ненавидя себя и свою жизнь, с искаженным уродливым лицом, терзаемый страхом. «…Его вырвало сперва желчью, потом кровью, и он умер с искаженным лицом, закусив губы так, что обнажились зубы и десны, и выражение его стало чужим и злобным»^>[621],[622]. Новелла Гофмансталя, вопреки заглавию, вовсе не сказка: это кошмарный сон.

Экспрессионист Готфрид Бенн в стихотворном цикле «Морг» (1912), одном из самых провокативных «манифестов» модернизма, представил настолько же отталкивающие нигилистические образы смерти: крысиное семейство в брюшной полости утонувшей девушки, маленькая синяя астра между стиснутыми зубами возчика пива, упившегося до смерти. Стихотворение «Ведет ее сквозь раковый барак» выворачивают наизнанку мотивы любви, красоты и смерти. Женская плоть — чрево и грудь — истерзаны раком, разлагаются и воняют. Теперь о любви и смерти говорят именно так, прежняя эстетика больше не действительна.

О любви и смерти повествует «чахоточная» новелла Артура Шницлера «Умирание», написанная в феврале — июле 1892 года, за 30 лет до «Волшебной горы» Томаса Манна^>[623], в эпоху «терапевтического нигилизма», когда медики объявили о своей несостоятельности в борьбе против чахотки. После открытия Роберта Коха чахотку стало легко диагностировать, но лечить ее по-прежнему не умели.