– Какой именно, простите? Я вижу множество вариантов! Во-первых, может погаснуть вообще весь свет вместе с инфракрасными лучами, и мы попросту погрузимся во тьму или же разрушение спектра навсегда остановится на желтом… оранжевом… красном… Пределов сотни!
– В таком случае, я называю пределом – прекращение всякого излучения и неминуемую гибель всех высших форм жизни. Смешно было бы думать, что млекопитающие устоят после утраты желтого и оранжевого цветов, даже если последняя фаза не будет долгой. Вероятность этого слишком мала. Но все же представим, что процесс достигнет своей критической точки, начнет рассеиваться последняя полоска спектра, а затем наступит ремиссия. Тогда спасением для нас станет время! Чем короче будут фазы, тем больше у нас шансов выжить. Надо лишь найти в себе силы выдержать страдания. Три дня понадобилось для исчезновения фиолетового, синего, голубого и зеленого… примерно еще день уйдет на желтый и день на оранжевый. Таким образом, через сорок восемь часов мы окажемся у последней черты, и почти сразу, по моим подсчетам, начнется обратный процесс.
Лангр с жалостью поглядел своего коллегу:
– Мой бедный мальчик! Как можно строить какие-то гипотезы, когда даже самые неопровержимые научные истины летят коту под хвост! Нет никакого резона полагать, что излучение возобновится.
– Но не кажется ли вам, что присутствует все-таки некая логика в ходе этих нарушений? К тому же, есть еще один плюс: интенсивность красного в последние часы сильно возросла, а мы совсем не страдаем от температурных колебаний.
– Это слишком слабая надежда! – возразил профессор. – У нас есть все основания думать, что обычный солнечный свет мало-помалу перерождается в неизвестную нам энергию и, следовательно, надо ожидать каких-либо новых реакций… Но очередные реакции опять же не могут гарантировать, что процесс остановится… Не хочу огорчать вас, но по-моему нам не продержаться и без зеленых лучей. Я всегда считал этот цвет необходимым для жизни. Начало было таким внезапным, а развитие таким стремительным, что мой разум просто отказывается видеть в происходящем что-то еще, кроме смертельного исхода.
В течение получаса они упорно не прекращали исследований, хотя в глубине души каждый подозревал, что все усилия тщетны, и надеяться бессмысленно. Наконец, Мейраль возобновил разговор:
– На ваш взгляд, происшествие имеет межпланетный, космический характер?
– Пожалуй, было бы по меньшей мере поспешно считать это результатом каких-то трансформаций на уровне околоземной орбиты, – авторитетно заявил профессор, протирая поверхность внушительного размера линзы. – Впрочем, не стоит ограничивать это и нашей солнечной системой, преувеличивая, тем самым, возможности влияния на Землю солнечных лучей. Ведь мы имеем дело с одинаковым типом излучения, как днем, так и ночью, как в отношении звездного света, так и пламени крошечной спички в наших руках. Последствия не были бы столь плачевны, если бы дело касалось солнца. По крайней мере, мы бы страдали только в дневное время. Я склоняюсь к мысли, что это катастрофа более глобального масштаба.
