Тело болело жутко, просто невыносимо, мне казалось, что всю меня несколько раз пропустили через мясорубку. Создавалось ощущение, что у меня не осталось ни единой целой кости. Неловко повернувшись, я застонала от резкой боли и открыла глаза. Надо мной склонились два взволнованных лица: Цирин и Даня.
- Лена, ты как?
- Магдалена, не молчи. Как ты себя чувствуешь?
Не молчи. Я бы и хотела что-то сказать, да горло совершенно не слушалось. В отчаянии я засипела. Мужчины как-то странно переглянулись, и профессор вытащил из кармана фляжку (интересно, откуда она у него? Неужели была в том сундуке?) и приложил ее к моим губам:
- Пей. Это вода из родника.
Я послушно сделала несколько глотков.
- Теперь лучше?
- Да…
Это что, мой голос? А почему такой сиплый?
- Магдалена, что с тобой произошло? Что это за внезапно пробудившийся каннибализм?
Каннибализм? О чем он?
Видимо, этот вопрос отразился на моем лице, потому что Цирин устало потер лицо руками:
- Ясно. Ты ничего не помнишь.
После этого они с Даней начали в красках описывать, как я почти час гоняла профессора по всей долине (теперь хотя бы понятно, почему у меня все мышцы в теле болят), приняв его за свою добычу. Остановить меня удалось, только заманив в угол и ударив камнем по голове.
Щеки горели от стыда. Я не знала, куда деть глаза. А тут еще и профессор добавил масла в огонь:
- Мда, Магдалена, вот уж не думал, что пробуждаю в молоденьких девушках гастрономический интерес.
Даня сдавленно хрюкнул, пытаясь сдержать смех. Я готова была расплакаться.
- Простите, профессор…
- За что? Ты явно была не в себе. Что ты помнишь последнее?
- Ящерица…
Хрюканье превратилось в неконтролируемую истерику. Даня катался по траве, тихонько подвывая:
- Ящерица… Ведьму зачаровала ящерица…
Профессор, видно, тоже держался из последних сил, но уже не от смеха.
- Магдалена, - произнес он почти умоляюще. – Скажи, что мне это послышалось. Сперва бабочка, теперь ящерица. Что будет в следующий раз? Сойдешь с ума из-за муравья или таракана?
Уже смеркалось, а я все еще приходила в себя. Боль не желала отпускать, каждое движение отдавалось непередаваемым калейдоскопом ощущений. Сама себе я напоминала страдальца, вырванного из рук искусного палача. Но хуже всего было то, что к боли примешивался жуткий, просто звериный голод. Припасы, как оказалось, у нас были, они лежали в сундуке у Дани, и леший забрал их с собой в найденной в том же сундуке котомке, но вот есть профессор мне запретил.
