Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции | страница 92

Об особенностях таких людей рассуждал И. Бунин: «Что это за разряд, что это за люди? Те, которых называют поэтами, художниками. Чем они должны обладать? Способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое, не только свою страну, свое племя, но и другие, чужие, не только самого себя, но и прочих, – то есть, как принято говорить, способностью перевоплощения и, кроме того, особенно живой и особенно образной (чувственной) Памятью. Великий мученик или великий счастливец такой человек? И то, и другое. Проклятие и счастье такого человека есть особенно сильное Я, жажда вящего утверждения этого Я и вместе с тем вящее (в силу огромного опыта за время пребывания в огромной цепи существований) чувство тщеты этой жажды, обостренное ощущение Всебытия.»[438] Но в чем тогда смысл и назначение их жизни? Бунин пишет: «.Ныне все громче звучит мне твой зов: “Выйди из Цепи! Выйди без следа, без наследства, без наследника!” Так, господи, я уже слышу тебя. Но еще горько мне разлучение с обманной и горькой сладостью Бывания. Еще страшит меня твое безначалие и твоя бесконечность.

Да, если бы запечатлеть это обманное и все же несказанно сладкое “бывание” хотя бы в слове, если уже не во плоти!»[439]