Но было похоже, что все эти мудрые наставления оставались теперь сами по себе, а нервозность, унаследованная от предков, сама по себе. Стоя у двери — пройти дальше его почему-то не приглашали, — Рафаил Львович чувствовал, что ему становится все труднее удерживаться на ногах.
— Фамилия? — резким и скрипучим голосом произнес, наконец, следователь за столом. Лицо, которое он только теперь повернул к арестованному, было подстать этому голосу, какое-то испитое, со злым выражением. Сглотнув слюну, Рафаил Львович ответил.
— Ага, Белокриницкий… — Злое лицо парня в гимнастерке с мечами злорадно скривилось, как будто арестованный был его давним, хотя и неизвестным в лицо врагом. Таким тоном говорят что-нибудь вроде: «Попался, наконец, голубчик!» — Ну что ж, Белокриницкий, садись, поговорим… — это уже с оттенком злорадного ехидства.
Рафаил Львович на казавшихся ему ватными ногах прошел к стулу, стоявшему под стеной, и опустился на него, стараясь подавить начинавшуюся дрожь.
— Как следует сядь! — парень в штатском выдернул из-под арестованного стул так резко, что тот чуть не упал, и повернул его одним из передних углов сиденья к столу. — Сюда садись! — он ткнул в этот угол носком ботинка. — И руки на колени! Порядка не знаешь, дерьмо фашистское?!
Белокриницкий вспомнил, как многие вернувшиеся с допроса испытывали боль в крестце из-за многочасового сидения на уголке стула. Было в этом, конечно, и издевательство унижением.
— Ну, — следователь смотрел с издевательской иронией. — Сразу все расскажешь или возиться с тобой, как вон с тем? — он показал большим пальцем через плечо на стенку позади себя.
Во рту у Рафаила Львовича стало сухо. Он изо всей силы сжимал руками колени, чтобы удержать их от дрожи, и чувствовал, как на этих ладонях выступает неприятный липкий пот.
Не показывать своей слабости, не возбуждать слишком больших аппетитов у допрашивателей! — твердил он себе правила поведения на первом допросе. Но понять и заучить эти правила было в тысячу раз легче, чем не только выполнить, но и просто удержать их в памяти под свирепыми взглядами и окриками этих двух насильников. Согласно продуманной программе, на грубость надлежало ответить дерзкой просьбой быть повежливее. Но зубы приходится держать крепко стиснутыми, иначе сквозь них вот-вот прорвется что-нибудь скорее похожее на блеяние, чем на выражение достоинства.
— Ты будешь говорить, вредитель?! — вдруг гаркнул следователь. Он поднялся за своим столом, опираясь на него сжатыми кулаками, а его помощник подошел к стулу допрашиваемого вплотную.
