При чем тут Владимир Высоцкий? — спросит читатель, и будет не совсем прав: Маяковский для Высоцкого был весьма значимым поэтом, Высоцкий много читал Маяковского, прекрасно знал его стихи наизусть — сохранились воспоминания Нины Максимовны, мамы Владимира Семеновича, о том, как во время войны, сидя в бомбоубежище, маленький Володя декламировал стихи Маяковского. Да и многие друзья юности вспоминают, как Высоцкий читал Маяковского — читал пронзительно, страстно, мощно, прекрасно понимая тонкости текста и тот глубинный смысл, который был заложен в строчках Маяка.
Они, впрочем, были чрезвычайно похожи, Маяковский и Высоцкий, — и мощью литературного дара, и запредельной страстностью к жизни, и фантастической работоспособностью, а главное — отношением к театру. Театральное искусство для Маяковского было чрезвычайно важно — и революционный театр Мейерхольда, новые, не академические театральные формы поглотили его в свое время, и в результате мы имеем ряд замечательных пьес, великолепно отражающих ту странную и страшную эпоху, в которую Маяковскому приходилось творить. Собственно, именно поэтому Юрий Любимов, продолжатель дела Брехта и яркого, площадного театра, театра нового образца, и взял тексты Маяковского в работу — Таганке рубленый ритм стихов «певца моего отечества» донельзя подходил, и в результате родился спектакль-коллаж «Послушайте!», к которому Высоцкий относился с большим вниманием и даже, пожалуй, пиететом, не раз рассказывая на концертах об этой театральной работе.
Впрочем, о театральных ролях нашего героя мы поговорим потом, а пока что перейдем улицу Большие Каменщики и начнем спускаться под гору, к Москве-реке. Слева от нас появятся ровные ряды одинаковых пятиэтажек, сложенных из сероватого, неброского кирпича — еще одно свидетельство времени, тоже воспетое Высоцким. Помните? «Эй, шофер, вези — Бутырский хутор…» — одна из самых оптимистичных песен переходного периода — когда в творчестве Владимира Семеновича начался выход в большую, полновесную поэзию, а сюжетная городская романтика постепенно оставалась за бортом творчества. Так и в этой песне вслед за стилизацией под городской романс следует четкое окончание, финальный удар, окончательный аккорд: «Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, чтоб не стало по России лагерей».
Немного наивное пожелание — впрочем, тоже адекватное своему времени. Не поленитесь, поднимите прессу хрущевских времен — в любой газете или журнале вы обязательно найдете не то что призыв, а священную уверенность в том, что к 1980 году в стране непременно будет построен коммунизм, это был не то что партийный вектор, это была священная мантра, которая повторялась, словно заклинание, — отсюда и светлая наивность советских героев, заброшенных фантазией авторов в послевоенное время. Помните потрясающий диалог Шарапова и Вари Синичкиной из «Эры милосердия» (он вошел практически без изменений и в «Место встречи изменить нельзя») о судьбе мальчишки-найденыша: «Когда он вырастет, то жуликов уже не будет, и ловить станет некого».
