[30].
В целом подобная реакция понятна: собиравшие огромные залы, да что там — стадионы! — поэты-«шестидесятники» понимали, что им на смену приходит некое новое культурное явление — и Высоцкий в этом отношении был предтечей этого явления. Можно ли было к нему ревновать? Можно. Можно ли было эту ревность открыто демонстрировать? Все зависит от человека.
К чести Евтушенко надо сказать, что не как человек, а как поэт он отреагировал на смерть Высоцкого максимально достойно, написав пронзительное стихотворение «Киоск звукозаписи» и даже добившись его публикации в «Юности» (что-что, а за свои произведения Евтушенко всегда стоял горой!). Наверное, так и надо судить о поэтах — не по странным высказываниям, и не по тому, как помог или не помог товарищу, а по тому, какие стихи написал. «Киоск звукозаписи» — это хорошие стихи.
Незадолго до смерти Евтушенко еще раз вспомнил Высоцкого, но на этот раз — снова ограничился воспоминаниями о себе любимом: как он водил Марину Влади по Москве, да как учил ее читать русские вывески, как переправлял за границу рукописи опальных поэтов, как Высоцкий послал ему снимок со станции Зима…[31] И, в общем, как это и было свойственно Евгению Александровичу, все это были воспоминания не о Высоцком. А о Евтушенко.
Мы можем сколь угодно долго думать о зависти или о трусости — но когда Роберт Рождественский пробил-таки издание книги «Нерв», то ни в одном интервью он не посмел сказать о том, что вот, мол, делает это в память «друга Володи». Напротив, он всячески открещивался от дружбы, говоря, что не вправе причислять себя к друзьям Высоцкого, что всего лишь считает своим долгом сделать так, чтобы стихи наконец-то увидели свет — и общественность поняла, какое невероятное значение имеет для русской литературы творчество Высоцкого-поэта.
И Андрей Вознесенский, тоже не педалировавший свою дружбу с ним или покровительство Высоцкому, — сумел и опубликовать воспоминания о нем, и так же ратовал за прижизненные публикации. Но возможностей у Вознесенского было несколько меньше, чем у Евтушенко, и эти старания при жизни Высоцкого успеха не возымели. Но Высоцкий ценил Вознесенского — и написанная для спектакля «Антимиры» «Песня акына» на стихи Вознесенского была заснята болгарским телевидением, и когда Вознесенский увидел эту запись, то был чрезвычайно растроган. Да и Высоцкий на этой записи чрезвычайно скромен и говорит: «Это не песня. Это стихи Вознесенского, которые ритмизованы под гитару…»
