Я снова попыталась вырваться из кольца Леркиной свиты, но та опять схватила меня, теперь уже за плечо.
– Куда ты, не торопись! – ласково сказала она, и внутри у меня все сжалось от нехороших предчувствий. А Лерка продолжала, теперь уже очень торжественно. – Ну что, Нищебродка, тебя можно поздравить! Принимаю тебя в нашу, как говорится, дружную команду! Пока кандидатом.
Люди Кузнецовой заволновались, зашевелились. Со всех сторон послышался тихий ропот.
– Эта, что ли? С нами?
– Ну воо-ще-е!
– Еще чего!
– Цыц! Кому сказала, – прикрикнула Лерка и все замолчали. – Итак, ты в нашей команде! Теперь ты всегда должна быть с нами. Слушаться меня. И вот первое – на большой перемене все дружно идем в столовку. Или у тебя, как всегда, нет денег?
Свита засмеялась.
– Цыц! – опять прикрикнула Кузнецова. – Ну что, по рукам?
И тут не знаю, что со мной произошло, дорогой дневник. Мне вдруг стало противно. Я поняла, что не хочу быть в Леркиной свите, все делать по ее указке – стоять, идти в столовую и даже смеяться, когда не смешно!
Надо же, мне столько лет казалось, что если произойдет чудо и я окажусь в числе приближенных Лерки, то буду самым счастливым человеком в мире! А теперь… Дружить только из-за того, что на мне дорогие шмотки! Фу, как противно!
С трудом вспоминаю, что было дальше. Кажется, я сказала:
– Нет. Я не с вами. И, пожалуйста, называйте меня просто Агния.
По окаменевшим лицам Лерки и ее окружения я поняла, что произнесла нечто ужасное.
Несколько мышек, которые, как всегда, в сторонке жались друг к другу, тихо вскрикнули.
Лежащий на парте двоечник Ковалев приподнял голову и уставился на меня.
Всегда такой правильный и такой принципиальный Босс застыл в одной позе.
– Что-о? – По лицу Лерки пошли красные пятна. – Ты отказываешься с нами дружить? – она даже заикаться стала от негодования.
– Отказываюсь, – сказала я, и поняла, что тем самым подписала себе приговор.
– Значит, так… – злобно произнесла Кузнецова. – Ты еще пожалеешь об этом. И не раз. – Ее люди расслабились, радостно закивали. – Считай, что ты не жилец. В асфальт закатаю.
Я чувствовала, как всех в классе, кроме Леркиной свиты, конечно, сковал страх – таким зловещим тоном она произнесла угрозу про асфальт. И этот ужас буквально витал в воздухе. Но каждый делал вид, что ничего не случилось и что он занят своими делами. Кто-то доставал учебники, кто-то писал что-то в тетради. И никто ни на кого не смотрел. И уж тем более – на меня.
