Удивительно, как быстро остывает заглохшая машина в мороз. Без своего пламенного сердца она просто кусок железа, который в считаные минуты теряет остатки тепла и напитывается прозрачной смертью.
Много лет спустя, вспоминая эту ночь, я пытался понять, что за отчаянная храбрость это была, что за бесстрашие, откуда оно во мне? Презрение к боли, к страху, к смерти, к истошным причитаниям товарища по несчастью. Сегодня я бы так не смог.
Возможно, это глупая уверенность молодости, которая ничуть не сомневается, просто не допускает самой возможности — умереть. Кто угодно, но я-то все равно выкручусь. Я-то выживу! Кто-нибудь все равно проедет, кто-нибудь нас подберет!
А может, такой фокус выкинула моя психика, чтобы я не сломался в стрессовой ситуации. Психологический барьер. Не знаю. Но факт остается фактом: в ночь, когда мы замерзали в степи от мороза, я был абсолютно спокоен, словно сам стал мерзлой пустотой, что смотрела на меня через лобовое стекло.
Мы свернули с трассы около часа назад, прежде чем поломаться где-то в глубинке, на проселочной дороге. Здесь и днем-то никто почти не ездил, а уж ночью наши шансы на встречу со случайной машиной и вовсе были ничтожны. Мобильных телефонов тогда не было: в середине 90-х мы их видели только в голливудских фильмах. Так что позвать помощь не могли. Идти пешком до ближайшего населенного пункта пришлось бы около двадцати километров, что в такую свирепую метель было сопоставимо с самоубийством.
«Да, надо было ехать на автобусе», — думал я, растирая ладонями лицо, которое уже начинало неметь. Это Эдик упросил меня вместе поехать домой на его «девятке». Он встретил меня у дверей института, когда я выходил с последнего экзамена и уже мысленно прикидывал, как быстрее попасть на автовокзал и умчать домой — отмечать успешно сданную сессию. Эдик предложил оплатить бензин пополам, и, хотя это практически равнялось цене автобусного билета, тогда мне показалось хорошей идеей. Все-таки автомобиль намного комфортней автобуса и быстрее. Особенно если он не ломается ночью в жуткий мороз посреди степи.
В какой-то момент сквозь порывы метели пробился лунный свет, и я увидел силуэт человека за окном, справа от себя. Это было настолько неожиданно: ночью, в метель, посреди степи стоит человек, совершенно не двигаясь на пронизывающем ветру, словно обледеневший, так что я поначалу даже не удивился, а просто принял это видение за галлюцинацию от переохлаждения. Присмотревшись, я понял, что это девушка, а вернее, даже девочка-подросток. Она стояла в одном платьице, босыми ногами на вершине небольшого сугроба прямо напротив моего окна. Шквальный ветер нещадно трепал ее белые волосы, широко открытые глаза смотрели не мигая, словно не чувствуя бьющей прямо по ним снежной крупы. И вот тогда мне стало страшно. Не просто страшно, а действительно жутко — до того, что я готов был завыть от нахлынувшего ужаса.
