. При этом на морские границы отводилось значительно меньше средств, чем на сухопутные: в 1925 году на Архангельский и Мурманский участки вплоть до Пскова приходилось всего лишь 28 патрульных кораблей с 380 членами экипажа. Здесь ощущалась острая нехватка прожекторных станций, сигнальных огней и моторных лодок, необходимых для преследования контрабандистов на мелководье
[129].
Будущие пограничники набирались из числа юношей, призываемых на двухлетнюю обязательную воинскую службу. Обычно их возраст составлял 22 года. Предпочтение отдавалось призывникам, не являвшимся уроженцами пограничных районов. Заметим, что речь не шла ни об этническом критерии, как в польском Корпусе охраны границы, куда не брали этнических белорусов и украинцев[130], ни о языковом, как это было в Российской империи, где в пограничной охране не могли служить «инородцы», не владевшие русским языком[131]. Здесь мы имеем дело прежде всего со стремлением предотвратить коррупцию за счет географической мобильности. Помимо этого, чтобы избежать излишней близости между местным населением и пограничниками, были предприняты усилия по строительству казарм на новых границах и ремонту имеющихся на старых. Процесс, однако, шел медленно. В 1926 году 37 погранзастав и 8 комендатур Псковского, Островского и Себежского пограничных отрядов располагали лишь 17 пригодными к использованию зданиями[132]. В отчетах также подчеркивалась необходимость ликвидировать безграмотность среди пограничников и увеличить долю комсомольцев среди призываемых на службу.
6 апреля 1925 года комиссия Рабкрина представила результаты проверки пограничной охраны в Ленинградском военном округе[133]. Псковский и Кингисеппский отряды были признаны образцовыми: они состояли на 60 % из крестьян и на 30 % из рабочих, доля русских достигала 95 %, а безграмотность была полностью ликвидирована. Единственное различие между командным и рядовым составом заключалось в принадлежности к партии: 72 % среди первых и 14 % среди вторых, что существенно превышало среднюю долю партийных в этом поколении. В УССР аналогичная проверка затронула 3651 пограничника. Речь шла о юношах 1902 года рождения, призванных на службу осенью 1924 года[134]. Доля беспартийных и крестьян была среди них выше (соответственно 90 и 80 %), но принцип отбора уроженцев других территорий соблюдался, так как среди них не было ни одного украинца. В Одесской губернии служило несколько евреев и белорусов, но за их исключением почти все пограничники, служившие на рубежах этой республики, были родом из трех губерний РСФСР. Как и в Псковском и Кингисеппском отрядах, все они были грамотными, несмотря на преобладание крестьян. На местах, однако, власти часто жаловались на неспособность пограничников правильно понять документы, поступающие от местного населения. Дело в том, что в рамках проводимой с 1923 года политики коренизации, коснувшейся прежде всего периферий, использование двух, а то и трех языков было нормой, что осложняло работу пограничников, подавляющее большинство которых были русскими и не владели местными языками. В Белоруссии в администрации использовалось четыре языка: русский, белорусский, польский и идиш. Если судить по архивам, с 1924 года все большее место занимал белорусский, и пограничным частям было рекомендовано обзавестись литературой на этом языке и на польском, чтобы способствовать их изучению
