— Сегодня, говорят, кино будет!
— Про войну!
Братья мои в кино пойдут, а я что, дома буду сидеть? Ну уж нет!
— Я тоже пойду! — заупрямился я.
— Ладно, пойдешь. Только сперва сделаешь все, что тебе скажут.
В тот день я с удвоенной энергией исполнял все, что мне поручалось. Два раза напоил козу, привязанную к орешине, охранял от назойливых птиц урюк, который разложили для просушки на супе. Даже резинку от своей рогатки отдал младшему братишке, чтобы тот штаны свои подвязал.
А вечером держал ухо востро. Наконец на улице показались соседские мальчишки. Они крикнули братьев, я побежал вслед за ними. Дружок старшего брата Дамин, увидев меня, спросил:
— А этот куда?
— В кино! — уверенно ответил я.
Дамин задумался.
— Ладно, только ботинки надень, — сказал он, глядя на мои ноги.
А все ребята были босые.
— Зачем мне ботинки?
— Мы же через забор будем лезть, понял? — рассердился Дамин. — А если за нами погонится сторож? Знаешь, как от него удирать? Там ведь полно колючек. Иди, иди, да побыстрее смотри. Мы тебя подождем.
Я пулей вбежал во двор.
Мама сидела на корточках и доила козу. Спросила, не вставая, зачем мне в такую жару понадобились ботинки.
— Нужно! Нужно! — сказал я, задыхаясь. И, не дожидаясь ответа мамы, кинулся к навесу. Порывшись в сундуке, полном всякой ветоши, еле отыскал один ботинок со стоптанным задником. Как назло, второго не было видно. Переворошил все. Долго искал и все-таки нашел. Схватил и стрелой вынесся со двора. Ни братьев, ни ребят. Я выбежал на большую улицу. Но их и след простыл.
Вернулся во двор, со злостью швырнул ботинки на землю и расплакался. Наверное, никогда раньше не плакал я так горько, и мама перепугалась.
— Что случилось? — спросила она, подойдя ко мне.
— Обманули!
— Кто, почему?
— Обманули! Обманули! — не в силах найти другие слова, повторял я сквозь слезы, топая ногами. — Обманули!
Своими пахнувшими свежим молоком руками мама погладила мой лоб.
— Не плачь, сынок. Порой случается и такое. Только сам так никогда не делай, хорошо?
Учился я в четвертом классе, и был у меня дружок, с которым сидели мы за одной партой. Отец его вернулся с войны героем, и друга моего тоже звали Кахрамон[13]. Может, оттого, что отец Кахрамона был героем, учителя любили его больше других.
В нашем школьном дворе росло много орешин. На большой перемене мы тайком от учителей сбивали орехи. Только с орешины, росшей над застекленной теплицей, никто не осмеливался сбивать: все знали — если разобьем стекло теплицы, никому не поздоровится. Однажды на большой перемене Кахрамон потащил меня к той орешине.
