— Дальше, — продолжил Розенфельд, собравшись с мыслями, — в вакууме возникают самопроизвольные флуктуации, которые равнозначны процессу наблюдения. Но волновая функция при этом не исчезает, конечно. Все возможные варианты квантового процесса все-таки происходят, но — в других ветвях многомирия.
— А! — воскликнул Сильверберг. — Наконец-то я понял. Ты мне сто раз объяснял. Это как выбрать чай, кофе или сок. Если ты выбираешь кофе, это не значит, что ты не выбрал сок и чай. Возникают три ветви: в одной ты выбрал чай, в другой — кофе, в третьей — сок. Да, еще я мог выбрать воду. Не часто так поступаю, но все-таки… Мир, где я пью воду, тоже появляется. Так?
Розенфельд кивнул.
— У электрона все варианты поведения тоже возникают, я правильно тебя понял?
— Конечно. Квантовые флуктуации, порождающие поле тяжести, рождают также и множество миров. Что из этого следует?
— Из этого следует, что осталось три минуты.
— Подождут твои сыскари, они привычные! Из этого следует, что поле тяжести есть только в многомирии и волновая функция любой частицы имеет возможность существовать лишь во множестве миров. Если бы мироздание существовало в единственном экземпляре, то не было бы флуктуаций, и поля тяжести не было бы тоже! Сам факт, что мы живем в мире, где тела притягиваются друг к другу, — доказательство того, что многомирие существует!
— Разве поле тяжести, — с неожиданно возникшим интересом спросил Сильверберг, — возникает не потому, что пространство прогибается, когда массивное тело…
— Конечно! Так это описывает теория относительности. Но почему массивное тело прогибает пространство? На этот вопрос ни Эйнштейн, и никто из физиков не отвечал, потому что для этого нужно было построить квантовую теорию тяготения, а ее до сих пор нет. Почему частицы имеют массу? Потому что существует поле Хиггса, бозон Хиггса. Следующий вопрос: почему, частицы, имеющие массу, притягивают друг друга? Потому — это сказано в работах Фирман и Смиловича, — что существует многомирие. Если бы была верна копенгагенская интерпретация и волновая функция исчезала при наблюдении, частицы не притягивали бы друг друга, пространство не прогибалось бы…
— И я бы сейчас парил над столом в неудобной позе, — подхватил Сильверберг. — Я понял. Ну и что? Какое отношение эта физическая ахинея имеет к…
— Прямое, — перебил Розенфельд. — Человек живет в многомирии. Человек не приспособлен жить в единственной Вселенной, где нет тяжести, где наверняка и другие физические законы действуют иначе. И где — вот главное! — не существует выбора, понимаешь?
