— Потом, — сказал Розенфельд, — я работал несколько лет у Синемберга, он был замечательным физиком и учителем и дал мне понять, что экспериментатор из меня, как из козы балерина, а в это время в полицейском управлении потребовался эксперт-физик, и шеф сказал: «Вот то, что тебе надо». И это действительно оказалось то, что мне надо.
— Ты работаешь в полиции? — удивилась Лайза.
Розенфельд мог и не отвечать, но разгаданная им игра продолжалась, и он сказал:
— Да, в отделе научно-технических экспертиз.
Предваряя следующий вопрос, ответил сразу:
— И мне очень нравится.
Поскольку эта часть игры была благополучно отыграна, Розенфельд вернулся к началу:
— А ты-то? Переехала в Бостон?
Он знал, что это не так, поэтому лишь кивнул, услышав:
— Нет, я здесь… — Лайза помедлила, — по делам. Живу все там же, улицу нашу теперь не узнать, сплошные небоскребы, сохранились — пока — только три старых дома. Отец умер через год после твоего отъезда, мама — два года назад.
— Сочувствую… — пробормотал Розенфельд, не рассчитывая, что Лайза услышит. Сейчас она была далеко отсюда в пространстве и далеко от сегодня в прошлом. Но скоро вернется, еще две фразы, максимум три…
— Я окончила курсы сценаристов и работаю на телевидении. Вряд ли ты такое смотришь. Уверена, что нет.
Три фразы. На одну больше, чем следовало. «Уверена, что нет» — лишняя. Без нее было бы лаконичнее.
— По делам? — спросил Розенфельд, потому что Лайза хотела, чтобы вопрос был задан, это очевидно.
Она допила кофе, булочек больше не осталось, разговор вполне мог стать и деловым.
— Рада нашей случайной встрече.
Розенфельд обратил внимание, как Лайза споткнулась на слове «случайной».
— Я тоже рад, — сдержанно сказал он.
— По делам, — ответила Лайза на ранее заданный вопрос. — Прилетела на похороны.
Розенфельд решил промолчать — начав говорить, Лайза все расскажет сама.
— Любомир Смилович.
Интонация показалась Розенфельду вопросительной, будто Лайза хотела знать, слышал ли он об этом человеке. Он не слышал, но не стал нарушать молчания.
— Он был физиком. — На этот раз интонация была осуждающей.
— В университете двенадцать физических лабораторий и два института. — Розенфельд сообщил информацию извиняющимся тоном: действительно, не мог же он знать всех, не так уж часто он имел дело с университетскими физиками. Только по работе.
Лайза так тщательно скрыла свое разочарование, что Розенфельд поспешил добавить:
— Возможно, я встречался с ним, но не запомнил. У меня плохая память на имена и лица.
