Очнулся в предрассветной густой темноте. Вокруг сопели, храпели — кто-то ухитрялся после каждого сиплого выдоха еще и причавкивать, будто на мужицкий манер щи хлебал, а на Ванькином бедре лежала чужая, к тому же, как он установил это брезгливым ощупыванием, лысая голова.
Когда рассвело, Ванька пропутешествовал к параше, потом занял место опять возле самой двери. Карманы пусты оказались — чему удивляться? Теперь только дожить бы до допроса.
И дожил, отвели его на допрос.
— Так это ты орал тут государственные слова? — приветливо спросил его плюгавец в сержантском мундире Преображенского полка.
Ванька пожал плечами — и тут же получил по затылку пудовым солдатским кулаком. Когда в глазах прояснилось, со звоном в голове поднялся на ноги.
— Как думаешь, Матвеев, не выдрать ли его кошками, а уж потом с этой мелочью пузатой разговаривать? — ласково осведомился секретарь.
— Примечательно, господин сержант, что сей арестант много о себе воображает. Ежели намерен запираться, то малое внушение… — важно заговорил солдат.
— Слово и дело государево! — завопил вдруг Ванька, которому лишняя порка была вовсе ни к чему.
Сержант скривился. Помолчал и, по-прежнему обращаясь только к солдату, проговорил:
— Паренек наш еще и косноязычный, оказывается. Ты понял, чего он вякнул?
— Никак нет, господин сержант. Чегой-то там про свое дело…
— Так засвети ему в ухо — авось соизволит изъясняться по-человечески.
Теперь Ваньку пришлось отливать водой. Поднявшись на нетвердые ноги, он повторил свое:
— Слово и дело!
Секретарь переглянулся с солдатом и тяжело вздохнул. Заглянул в бумажку, спросил:
— Ты Ванька Осипов сын, крепостной человек гостя Петра Дмитриевича Филатьева?
— Я, господин секретарь.
— Ты году сего сентября десятого дня ограбил с другими ворами своего господина, означенного гостя Филатьева?
— Товарищей у меня не было, и не грабил я, а взял пожилое[5].
— Я с этим разберусь, с твоим воровством, когда тебя из Тайной канцелярии к мам назад возвернут. Боюсь, что долго у нас не проживешь, а до суда так точно не дотянешь…
— Ведите меня в контору, господин секретарь. Вы обязанность имеете.
— Верни его в камеру, Матвеев. Морду ему больше не порть.
Снова в камеру Ванька буквально влетел. Вор, на которого он нечаянно приземлился, полез было в драку, но Ванька его мгновенно остановил:
— Я, товарищи, «Слово и дело» сказал, так что ввечеру меня здесь уж не будет. Коли есть у кого чего на волю передать или в тюрьму при «конторе», так я передам.
