Он встал. Кристина посидела немного, затем тоже встала.
– Ну хорошо… – сказала она.
Сидящий в соседней нише Эркюль Пуаро печально покачал головой. Некоторые люди, случайно став свидетелями разговора, не предназначенного для чужих ушей, тактично удаляются. Но только не Пуаро. У него не было никаких угрызений совести на этот счет.
– К тому же, – как он объяснил впоследствии своему другу Гастингсу, – речь шла об убийстве.
– Но ведь к тому моменту убийство еще не произошло, – удивленно посмотрел на него тот.
Эркюль Пуаро вздохнул:
– Однако, mon cher, все уже говорило о том, что оно произойдет.
– В таком случае почему вы его не предотвратили?
И Эркюль Пуаро со вздохом повторил то же самое, что уже однажды говорил в Египте: если какой-то человек решительно настроен совершить убийство, помешать ему нелегко. Он не винил себя в том, что произошло. По его мнению, это было неизбежно.
Rosamund Darnley and Kenneth Marshall sat on the short springy tuff of the cliff overlooking Gull Cove. This was on the east side of the island. People came here in the morning sometimes to bathe when they wanted to be peaceful.
Rosamund said: “It’s nice to get away from people.”
Marshall murmured inaudibly: “Mm, yes.”
He rolled over sniffing at the short tuff.
“Smells good. Remember the downs at Shipley?”
“Rather.”
“Pretty good, those days.”
“Yes.”
“You’re not changed much, Rosamund.”
“Yes, I have. I’ve changed enormously.”
“You’ve been very successful and you’re rich and all that, but you’re the same old Rosamund.”
Rosamund murmured: “I wish I were.”
“What’s that?”
“Nothing. It’s a pity, isn’t it, Kenneth, that we can’t keep the nice natures and high ideals that we had when we were young?”
“I don’t know that your nature was ever particularly nice, my child. You used to get into the most frightful rages. You half choked me once when you flew at me in a temper.”
Rosamund laughed.
She said: “Do you remember the day that we took Toby down to get water rats?”
They spent some minutes in recalling old adventures. Then there came a pause. Rosamund’s fingers played with the clasp of her bag.
She said at last: “Kenneth?”
“Um.” His reply was indistinct. He was still lying on his face on the tuff.
“If I say something to you that is probably outrageously impertinent, will you never speak to me again?”
He rolled over and sat up.
“I don’t think,” he said seriously, “that I would ever regard anything you said as impertinent. You see, you belong.”
