– Все хорошо, дедушка. Я записалась на дополнительные занятия, занимаюсь волонтерской работой и хожу на йогу с подругами.
– Звучит чудесно, моя милая, – ласково улыбается он.
– Надеюсь, у тебя хватает здравого смысла, чтобы не путаться с молодыми людьми, – добавляет бабушка.
– Конечно, бабуль, – улыбаюсь я, стиснув зубы.
Она делает маленький глоток кофе, прежде чем пригвоздить меня смертоносным взглядом.
– Каким бы невиновным ни оказался тот красивый мальчик, ни один мужчина не захочет воспитывать чужого выродка.
– Мама! – В ужасе восклицает моя мать. – Неужели это так необходимо?
Моя рука дрожит, когда я подношу чашку к губам. Мне непреодолимо хочется отвесить ей пощечину. Как он посмела?
– Ты смеешь одергивать меня в моем собственном доме? – интересуется она с ледяным выражением лица. Ее хитрые уколы – постоянное напоминание о том, что мы полностью в ее власти. Скверная черта для набожного человека.
Мама складывает руки на коленях.
– Нет, конечно. Прости, мама.
– Если бы ты лучше воспитывала своего ребенка, она не оказалась бы в той же ситуации, что и ты.
Мама не может скрыть обиду, проступившую на лице, и я вступаюсь за нее.
– Мама прекрасно меня воспитала, – смотрю я на бабушку. – Жестоко с твоей стороны говорить, что это не так. К тому же на дворе 21 век. Сейчас нет ничего необычного в том, чтобы одной растить ребенка. – Подавись ты.
– Это смертный грех! – Ее лицо искажается. – А детям не следует пререкаться со старшими.
– Я не ребенок. – Мама сжимает мою руку, но я не отступаю. – Я уважаю твои правила и условия, но не собираюсь молча сидеть здесь и слушать, как ты унижаешь мою мать, которая не заслужила подобного обращения.
Дедушка смотрит в окно, явно желая оказаться в любом другом месте. Напряженность повисает в воздухе, и я злюсь из-за того, что Хьюсону приходится расти в окружении подобных вещей. Это может плохо на нем отразиться. Вдруг раздается громкий вопль, тут же превратившийся в требовательный крик. Настало время дать ему бутылочку. Я осторожно встаю, подхожу к манежу и беру Хьюсона на руки. Прижав к груди, нежно целую в макушку, закрываю глаза и вдыхаю его чудесный детский запах, напомнивший, зачем я все это делаю. Я крепче прижимаю его к себе, эту крошечную часть Кэла – постоянное напоминание о мальчике, которого я любила.
* * *
Слезы катятся по моим щекам, когда я в последний раз целую Хьюсона в щечку и на цыпочках выхожу из его комнаты, чтобы не разбудить. Воскресные вечера – моя самая нелюбимая часть выходных. Мне всегда тяжело дается прощанье.
