. «Коммунист должен быть до конца коммунистом, у него не может быть двойственности чувств», – так определил одну из норм коммунистической этики начальник отдела репатриации СВАГ М. Г. Юркин. Да и донос – это не донос, а святейшая обязанность партийца. «Неправильно некоторые товарищи думают, что если кто-либо о чем-то сказал парторгу, то это является „кляуза“. Каждый член партии обязан всегда информировать парторга обо всех недостатках, и это не кляуза, а долг каждого коммуниста», – убеждал Юркин товарищей по партии. По его мнению, коммунисту следовало усвоить, что «не должно быть разделения разговора для узкого круга и широкого». Такие разговоры просто «недопустимы»
360. Тех, кто игнорировал подобные указания, обвиняли в круговой поруке и семейственности. Малейший публично высказанный (и, что важно, зафиксированный) намек на аполитизм или инакомыслие немедленно вызывал ответное действие партийных органов по локализации отрицательных настроений. И в этом случае пострадавший становился объектом самого пристального наблюдения. Это называлось «установить контроль». В полную силу работала политическая прагматика режима – опасны были не только те или иные альтернативные мысли сами по себе, но и любые вариации дозволенного
361.
Иногда описание отрицательных настроений сопровождалось ремаркой о принятых мерах: «взят под особое наблюдение», «изучается органами МГБ», «проведена беседа», «вызван на партбюро и предупрежден»…362 Однажды старший лейтенант Босенко в частном разговоре высказал мнение о политработниках. Он назвал их болтунами, которые «задаром деньги получают и вообще политика такая наука, где особых знаний не требуется, а лишь бы уметь много болтать языком. Вот техника – это другое дело, там нужна точность, нужна голова и знания». Это высказывание в мае 1947 года было квалифицировано начальником Политуправления СВАГ И. М. Андреевым как клевета «на весь офицерский состав», а сам старший лейтенант немедленно попал «под колпак». Началось изучение его настроений и действий363. Как видим, информация о неправильных мыслях, дошедшая до самого верха сваговской партийной иерархии, превращалась в основание для серьезных политических инвектив. В то же время политработники, даже самые ретивые, старались не обобщать «негативные проявления», предпочитая уклончивые выражения: «немногие», «часть», «некоторые»… Тем самым они внушали руководству, что недостаток локализован, что это не тенденция, не основное, речь идет о частном случае, об отдельном человеке.
