Тут я весь обратился в слух, внимание, напряжение, и стал всеми силами души и мыслей наблюдать — что произойдет? Произошло непонятное. Отец Иоанн начал рассказывать какие-то истории и события, которые, казалось, не имели никакого отношения к теме нашего приезда и проблеме, стоящей перед нами. Что-то из детства, что-то из позднего времени. Я был удивлен. Еще больше я удивился, когда заметил у отца Иоанна современные слова, которые он употреблял вместо наших обычных, церковных. Он как будто переводил свою речь на светский и, частично, советский язык.
Маргарита молчала и ничего не говорила в ответ. Прошло пять минут. Слушаю — слова светские постепенно исчезают, говорятся обычные, из церковного обихода. Еще через пять минут у моей невесты внезапно открылся источник слез, и она начала потихоньку плакать, роняя слезки, и плакала, не переставая. Речь старца продолжалась по-прежнему не по теме.
И тут я подумал: что происходит? Диалога никакого нет, изложения темы никакого нет. В чем тут дело?
Насколько мне удалось понять, старец говорил что-то самое разное из своей жизни, и, при этом, как мощный сканирующий духовный луч-радар или локатор, всей своей душой и умом воспринимал идущие от слушателя обратные излучения-реакции. Он воспринимал душой — душу, умом — ум, и всего самого человека во всей его полноте неповторимости, со всеми мельчайшими оттенками его личности без слов и диалога. Так воспринимают нас святые, минуя речевой аппарат, от мысли к мысли, от сердца к сердцу без слов!
Прошло еще пять минут. Голос старца стал совсем другой: мягкий, радостный, преизливающийся любовью, ласковый-ласковый, такой светлый-светлый. Маргарита по-прежнему не проронила ни слова, только плакала.
В следующие пять минут я присутствовал при странном явлении. Как фотографическая бумага в кювете с проявителем начинает темнеть и показывать то, что на ней изображается в красном свете фонаря, я весь сам, весь «мой спектр» и «обертоновый ряд моей души» начал неудержимо чернеть, чернеть и чернеть. Я ужаснулся своих грехов, своего устроения, всего, чем был. Рядом со старцем я был отчетливым контрастом, не ощутить который было невозможно. Я подумал: вот сейчас выйдем из кельи, спустимся в монастырский двор, и Маргарита мне скажет: «Знаешь что, с таким темным и греховным человеком жить я не смогу. Как хочешь, но после разговора с батюшкой дружить и любить таких людей просто невозможно!»
Пошли последние минуты разговора. Батюшка повеселел, стал говорить совсем радостно, остановил слезы моей невесты и сказал:
