Стоило мне только переступить через порог, как из тела словно вытащили стержень. Заболело все: натруженные мышцы, пострадавший от ударов живот, ребра, синяк на лице. Пришлось рухнуть на скамеечку у входа, да так и просидеть почти двадцать минут. В голове не осталось ни мыслей, ни чувств. Только пульсирующая усталость.
Наконец, я перестал пялиться застывшим взглядом в пространство, скинул сумку с плеча на стол, носками снял с себя школьные туфли и направился к кухне. Переодеться можно и потом, а пиво само себя в холодильник не отнесет. Вместе с ним в огромного двухсоткилограммового монстра отправились также все напитки с едой, кроме снеков и карри с рисом. Последнее я кинул в микроволновку, после чего со спокойной душой пошел переодеваться.
Вопреки первому впечатлению, я оставался аккуратистом. Умеренным, разумеется. Намывать свою квартиру каждый день не было никакого желания. Приходящая раз в неделю наемная работница прекрасно справляется с пылью, грязью в труднодоступных местах, налетом или немытой посудой.
Жаль, что она не могла справиться с накатывающей время от времени меланхолией или подростковой гиперсексуальностью. После первого же намека на помощь в последнем, прошлая работница ушла. Вернуться не обещала, но оставила напоследок отпечаток своей ладони во всю щеку. Пришлось обращаться в другое агентство. Клининговое, разумеется. Более специфических организаций я не нашел, а отлавливать индивидуалок или алчных школьниц дело неблагодарное.
Итак, насчет моей аккуратности. Я не мою посуду, редко выкидываю мусор, не вытираю пыль. Это правда. Зато мне приходится стирать и даже гладить! одежду, эпизодически готовить себе еду, когда японская кухня окончательно начинает сидеть в печенках, а также поддерживать порядок в квартире. Разбросанные вещи и бардак расхолаживают. Простая психология, ничего больше. Пусть я чистюля поневоле, зато в моей квартире порядок и уют.
Меланхолично размышляя о вечном: джиннах, коррупции и собственном интеллекте, я переоделся в домашнюю одежду, а затем принялся набирать ванну. Как раз потеплевшее пиво достаточно охладится, а похолодевший я — отогреюсь. В конце-концов, нет ничего лучше для синяков, чем их распарить. Так говорил дворовый алкаш из моей первой жизни. Правда, я так и не понял, говорил он про реальные гематомы или своих друзей-синеботов. Мужик, кстати, слыл признанным авторитетом у дворовой шпаны. Редкое дело. А уж получать по щапам он был мастером. Жаль только, что его выкинула на мороз собственная семья. В деле выживания на холоде «добрый дядя Толя» оказался полным дилетантом.
