Не сказать, чтобы «народный сход» произвёл на Глеба Сергеевича сильное впечатление. Он давно был знаком с неписаным сценарием подобных мероприятий, как чиновник. Неоднократно участвовал в них. А потому иных решений, кроме всеобщего «одобрямс» не ждал.
Другое дело, что над грядущими переменами в многотысячелетнем существовании Заповедного бора он впервые задумался только сейчас.
Не то, чтобы он исстрадался душой за этот и впрямь уникальный в своём роде лесной массив. Сколько таких лесов — и папортниковых, и хвойных, и лиственных, сельв и джунглей, существовало когда-то на Земле! И сгинуло во тьме веков задолго до появления человека, оставив лишь угольные пласты в таинственных недрах планеты.
Дымокуров задумался о себе, о дальнейшей жизни, которая ожидала его под сенью этих огромных сосен. Чем будет он заниматься здесь? До конца дней своих бродить по диким тропкам лесной чащи среди прямых, в три обхвата, стволов, покрытых сырым и осклизлым мхом? Прозябать вместе со странной, похоже, совсем выжившей из ума, деградировавшей дворней? Спиваться потихоньку, прикладываясь изрядно за обедом, ужином, а то и завтракам к лафитничку с горькой настойкой, любезно выставляемой на стол Марией-поварихой при каждой трапезе? Изображать мелкопоместного дворянина, как советовал Еремей Горыныч, безмятежно обитая в имении, полноценным хозяином которого, несмотря на все подписанные и оформленные должным образом юридические бумаги, Глеб Сергеевич себя так и не чувствовал?
Возможно, меланхолическому настроению, грустным его мыслям немало способствовал обильный обед, поданный сразу по возвращению с сельского схода, и четыре рюмки крепчайшей «кедровки», выпитых «для аппетита и настроения», как заметила душевно потчившая нового хозяина повариха Мария?
Борясь с накатившейся сытой сонливостью, Дымокуров решил совершить променад, и некоторое время бродил неприкаянно в огороде на задах усадьбы, заложив руки за спину и выпятив живот, особенно заметный под тонким спортивным трико, пузырящимся на коленях. Ступал осторожно сандалетами по мягким от влаги узким тропкам промеж обильно политых грядок, смотрел непонимающе на зелень, пучившуюся бурно из чёрной земли, не умея определить по ботве — где тут будущая картошка, а где свекла, или морковь… Да и зачем ему это, к шутам, надо было?!
Так, размышляя о том, о сём, он оказался на самом краю участка, занятого под огород. Здесь отвоёванная у леса, расчищенная от деревьев и кустарников, делянка заканчивалась, а дальше, за старым, покосившимся изрядно плетнём, начинался бор — сумрачный и угрюмый.
