В тот день все обошлось. Дневального сменили, зеки успокоились, и я начал прием. Содержалось в шизо и ПКТ обычно человек шестьдесят-семьдесят, к врачу записывалось не менее сорока.
Работать приходилось в тесной комнатушке, где были только стол и две привинченные к полу табуретки. При обнаружении серьезного заболевания врач имел право ходатайствовать перед начальником колонии о переводе осужденного в санчасть.
Заключенные входили по одному. Контролеры и ДПНК обычно не утруждали себя присутствием и занимались своими делами, а я оставался один на один с осужденными. Подстраховывал меня от всяких неожиданностей только Гоша.
Я не верю в сказки о неприкосновенности медиков в колониях, бывало всякое. Впрочем, за все годы службы нападений не случалось. Иногда считавшие себя в чем-то ущемленными заключенные скандалили, «брали на горло», доказывая наличие болезней, или наоборот, «давили на слезу», но обычно все решалось миром…
Вообще, штрафной изолятор был тем гадюшником, где годами копила злобу «отрицаловка», плодились болезни, психические нарушения у осужденных. Поэтому контролерами сюда ставили опытных прапорщиков, старых служак. Но проколы случались.
Помню, как-то в шизо зеки задушили сокамерника. На прогулку содержащихся в изоляторе не выводят, пересчитывают утром и вечером «по головам», а потому того, что один из заключенных мертв, никто не заметил. Дня три сокамерники перетаскивали его утром с нар на пол, ночью водружали обратно, лопали его пайку, а дежурный наряд при проверке не догадывался потормошить «спящего». На четвертый день зеки не выдержали и заколотили в дверь.
— Эй, командир, забирай «жмурика», он уже, в натуре, воняет!
После этого случая заключенных при каждой проверке непременно заставляли выстраиваться в камере, а дежурный контролер, заглядывая в форточку, считал:
— Один… два… Эй, покажись! Ты там весь целый или только голова на палку надета?
Администрация постоянно ждала от шизо неприятностей. Содержащиеся там частенько объявляли голодовки — групповые и индивидуальные.
При этом шли на ухищрения, чтобы не слишком страдать. Один «голодающий» загодя вымочил белую нательную майку… в сахарном сиропе. И потом посасывал в камере клочки, изображал из себя умирающего голодной смертью.
Иногда, отправляясь в шизо, прятали во рту «мойку» — кусочек лезвия бритвы, которым можно было в подходящий момент «покопаться», «вскрыться», порезав кожу на предплечьях или животе.
Обычно такие раны обрабатывали прямо в изоляторе, накладывали повязку и возвращали членовредителя в камеру. Впрочем, бывало, что резались серьезно, выпуская себе кишки. Таких выносили в санчасть, зашивали, а через некоторое время возвращали в шизо — за членовредительство по тогдашнему закону накладывалось дополнительное взыскание…
