Огромная нарядная ёлка едва ли не упирается макушкой в куполообразный потолок торгового центра. От стен отбивается эхом и разносится по округе новогодняя детская песенка. Вокруг снуют люди с разноцветными пакетами и блестящими подарочными коробками. Везде и повсюду, чувствуется почти осязаемо, предпраздничная атмосфера.
— Папа, папа, смотли — там Дед Молоз! — сияя от восхищения, кричит белокурая девчушка, которую я держу на руках.
— Если хочешь, дочь, можем подойти, поздороваться, — предлагаю я.
— Да! Хочу! Хочу! — радостно вопит малышка, хлопая в ладоши.
Чёткое и реальное видение резко пропало, как будто внезапно выключили телевизор. Передо мной снова появилась обиженная морда Гэраха.
У меня была дочь. Почему я не могу вспомнить её имя?
— Эй, ты уснул? — ощутил я тычок под ребро.
— А? Что?
— Так ты помнишь, как делать эти ваши штуки? — повторил Гэрах, судя по выражению его лица, терпение его было на пределе. — Ты будешь полезен Господину?
— Честно, я не уверен. Но возможно, я могу что-то и вспомнить, — туманно ответил я. Боюсь, ответь я иначе, то дубинка громилы тут же прилетела бы мне в голову.
— Ладно, пошевеливайся. Скоро стемнеет.
И он, схватив меня под локоть,выворачивая руку, потащил вперёд.
Фермы, о которых говорил Гэрах, я заметил издалека. Множество клеток стояли в ряды просто неба. Несколько соргов занимали наблюдательную вышку, небрежено сколоченную из досок, ещё несколько расхаживали между рядов.
Когда мы подошли, я увидел, что клетки не очень крепкие, и сделанные из чего попало. В ход шло любое железо: начиная от строительной арматуры и заканчивая наспех намотанной на деревянные колья проволокой. Где-то я даже приметил шампура, продетые на манер плетёнки между кольев. В клетках, прижимаясь к друг другу сбившись в центе, словно стая замерзших птенцов, сидели голые рогатые существа. Я замер возле одной из клеток разглядывая их. Белоснежные, казалось, их кожа сияет. Все до одного, особенно по сравнению с соргами, они казались прекрасными. Тонкие, грациозные, с длинными нечёсаными волосами. Рога у всех были разнообразные. У мужчин, больше ветвились как у оленей, у женщин — закручивались на подобие бараньих. У некоторых торчали как у горных коз. Они глядели затравленно, с опаской, в их глазах читалось отчаянье с некой обреченностью. Одна из рогатых девушек, сидящих в толпе, заприметив меня, вскочила и закричала:
— Человек!!! Спаси нас! Спаси!
За ней вскочили остальные и наперебой жалобно стали просить о помощи. Я растерянно взирал на них.
