— Я к вам ненадолго, — Марков поднял поданную рюмку. — Пригублю и, увы, обещался быть в других местах. Но не расстраивайтесь, вместо себя я оставлю сего славного офицера, — он указал на Толкачёва. — Только, чур, условие! Вернуть мне его завтра к утру трезвым и не уставшим. Дела, знаете ли. А уж после окончания войны, обещаю, мы с вами так отметим, что чертям в аду станет тошно, — по залу прокатился лёгкий смешок. — А пока предлагаю сделать по глотку за удачу. Начинается новый год — год больших надежд и свершений, и дай Бог всем нам так же встретиться по его окончании!
Марков пригубил водку, поставил рюмку на поднос и, попрощавшись, вышел. Его проводили короткими аплодисментами и разочарованными взглядами. На такое быстрое расставание не рассчитывал никто. Катя разочаровалась ещё больше. Столько готовились и вот… Толкачёв остался стоять на месте, и было заметно, что сам он растерян не менее остальных. Видимо, подобный экспромт в первоначальных планах генерала не присутствовал. Но возле уже хлопотал Липатников, смягчая ситуацию.
— Снимайте шинель, Володя, снимайте. Это очень хорошо, что вы остаётесь. Поверьте, не пожалеете.
— Алексей Гаврилович? Вы?
— Да, да. А кого вы думали увидеть? И Мария Александровна, кстати, тоже здесь, и Екатерина Александровна. Почти в полном составе всё наше купе. Да снимайте же шинель!
— Катя с вами?
Его взгляд суетливо побежал по залу, и почти сразу глаза их соприкоснулись. Катя мгновенно отвернулась и начала что-то говорить Софии о перевязочных материалах, о нехватке лекарств, о незаполненных реестрах. София терпеливо слушала её целую минуту, а потом спросила удивлённо:
— Катенька, что с тобой?
Катя, словно опомнившись, всплеснула руками.
— Забудь, не обращай внимания. С этими бюрократами из интендантства совсем голова закружилась.
Доктор Черешков пригласил всех к столу. Садились шумно. Кто-то споткнулся, упал, его дружно бросились поднимать, засмеялись. Хлопнула пробка от шампанского. Вверх поднялись алюминиевые кружки. На единственную бутылку шампанского оказалось слишком много желающих, поэтому по общему согласию вино решили наливать исключительно женщинам, да и то по глотку, мужчин ограничили водкой. Из поварской принесли кастрюли с варёным картофелем и нарезанное тонкими ломтями сало. И как главное лакомство водрузили на середину стола корзину с пирожками.
Поднялся Черешков и на правах старшего произнёс речь. Он не стал вдаваться в политику, в житейские неурядицы, а просто пожелал присутствующим счастья и любви. Это выглядело так мило, что Катя прослезилась, и вдруг вспомнила о Маше. За столом её не было. Катя шепнула Софии, что уйдёт ненадолго, и прошла в сестринскую. Машенька по-прежнему сидела перед окном на табурете, положив голову на подоконник, и, кажется, спала. Во всяком случае, она не шевелилась, и только дыхание, мерное и спокойное, указывало, что тревожиться не о чем. Ну и хорошо, пусть спит. Сон лечит.
