Его часто спрашивают, сказал Луи, о его отношении к травме, и, возможно, причина, по которой каждый раз он выбирает для публичного чтения именно этот отрывок, заключается в том, что эта история, как ему кажется, говорит не только о его собственном отношении к травме, но и о неизбежно травматичной природе самой жизни. Он не уверен, добавил он, что когда-нибудь еще что-нибудь напишет: его отношение к миру для этого недостаточно динамично. Его книге пришлось бы стоять особняком: у нее бы не было ни сестер, ни братьев, так же как и у него никогда бы не было детей, даже если бы его сексуальная ориентация это позволяла. Он не особенно заинтересован в том, чтобы называться писателем. Ему удалось успешно выпустить одну книгу просто благодаря тому, что, как он уже говорил, в процессе написания он верил, что никому неизвестен. Сейчас это уже не так. Он думает, сказал он, что придет время, когда книга, которую люди сейчас читают, будет казаться ему такой же чуждой, как старая кожа, которую змея сбрасывает и оставляет лежать на земле. Он хочет только вернуться в то состояние, в котором, что удивительно для его опыта, он был способен на абсолютную честность, но, используя писательство в качестве площадки для высказывания, он также позаботился о том, чтобы больше в это место уже не возвращаться. Как собака, которая гадит там же, где спит, сказал он, поворачиваясь и в первый раз посмотрев мне в глаза.
Вода всё еще стекала по шее с моих волос, которые Дейл аккуратно уложил за день до этого. Одежда промокла, ноги чавкали в воде, заполнившей ботинки. Свет на сцене слепил глаза; вдали я различала овальные контуры зрительских лиц, качающиеся и кивающие, как травы в поле. Я сказала, что подготовила отрывок для чтения, и краем глаза заметила, что модератор сделал одобряющий жест. Я достала бумаги из сумки и развернула их. Руки у меня дрожали от холода. Зрители зашевелились в креслах. Я прочитала вслух то, что написала. Закончив, под аплодисменты я сложила бумаги и убрала их обратно в сумку. Модератор вытянул ноги и сел прямо. Я чувствовала, как его карие глаза, похожие на пуговицы, смотрят на меня. Люди уже начали подниматься со стульев, направляясь вдоль рядов к выходу: им не терпелось попасть домой. Дождь снова начал барабанить по крыше шатра. Модератор выразил сожаление, что из-за задержки в начале теперь не осталось времени на вопросы. В зале снова раздались аплодисменты, которые звучали уже вполсилы, а затем зажегся свет.
