Дрессировщик пожимает плечами.
— На манеже, перед публикой, — говорит он, — надо обращаться с животными мягко. В северных странах, особенно в Англии, очень не любят проявлений жестокости к животным. Но именно слону нельзя отдавать команду слащавым шепотком. Во время дрессировки я так ору на моих двух слонов, что весь цирк трясется; я этого не скрываю. В результате они слушаются. А по вечерам, особенно, как я уже говорил, в северных странах, мне приходится быть с ними настолько любезным, насколько это возможно. Но, к сожалению, в таких случаях они часто не выполняют моих приказов. Номер лопнул, и мне тоже хочется лопнуть от ярости, но я не смею лопаться, не смею орать. Нет, я должен дружелюбно улыбаться, будто мне доставляет истинное удовольствие, что мои слоны не желают браться за дело, и как будто я понимаю, что они просто шутят. А между тем мне совсем не весело и у меня нет никакого желания копаться в их переживаниях, существование которых я в общем признаю. Для меня важно показать публике номер, ибо это моя профессия и за это мне платят.
Здесь следует указать, что в отношении громкости голоса, которая требуется при дрессировке слонов, существуют и иные мнения, чем у Отто Зускова. Так, дрессировщик «говорящего слона» Нелли, выступавший некоторое время в цирке Бэрли, сказал мне, что он отдает команды только тихим голосом. Директор Римского зоологического сада Кноттнерус-Мейер также считает целесообразным не кричать на слонов. Лишь в особо опасных ситуациях может понадобиться резкий, пугающий окрик. Так, однажды Кноттнерус-Мейер во весь голос закричал на известного своей злобностью слона с Суматры, приближавшегося к нему с явно враждебными намерениями: «Назад! С ума спятил, что ли?» Животное повернуло назад и исчезло. Кноттнерус-Мейер считает, что этого не произошло бы, если бы громкий окрик не явился для слона чем-то непривычным. Смысла сказанного животное, конечно, не поняло, но звучность окрика заставила его изменить свое намерение.
Я спросил Отто Зускова, в каком возрасте слонов легче всего обучать.
— В молодости, — ответил он, — в четыре-пять лет. Когда им перевалит за пятнадцать, они едва ли годятся для дрессировки.
— Можете ли вы безусловно полагаться на своих дрессированных слонов?
— Нет. Ни на одно животное положиться нельзя.
Это как раз то, в чем я хотел удостовериться. Человек способен создавать понятия, и уже по одному этому его поведение постоянно. Друг, который в тяжелую минуту независимо от превратностей своей собственной судьбы, не покидает вас, действует сознательно. Он думает: иначе поступить я не могу. Животное не знает никаких понятий. Оно может привязаться к человеку, но оно не размышляет об этой привязанности. Оно руководствуется инстинктом и практическим, приобретенным на основе ощущений опытом. В любое время инстинкт может захлестнуть опыт, и в любой момент один опыт может вступить в противоречие с другим.
