— Живой?
— Живой, живой, только контузило сильно. В рубашке родился боец, эвона как коробчонку развалило…
— Это красноармеец Ванечка Куприн, из двести тридцать седьмой дивизии, он спас меня…
— Ванька!!! Етить, а я думал, что тебя уже давно убили. Да, это Ванька Куприн, мы вместе с ним в одном дворе росли, точно говорю, товарищ коммисар…
— Приведите его в себя и ко мне! Сиволапов, мать твою, ты что здесь делаешь? Живо за капитаном Авраменко. Поляков, проследи, чтобы дозоры выдвинули в сторону Керести…
«Да что за хрень? — возмутился Иван. — Умереть, блядь, спокойно не дадут…»
И понял, что благополучно свалить на тот свет не получилось.
Вместе со слухом, вернулась страшная тянущая боль во всем теле, ощущения были такие, словно Ивана прокрутили в мясорубке. Голова почему-то не болела, но ощущалась как пустая железная бочка, в которой каждое слово отдавалось множественным эхом.
А потом, нос пронзила свирепая химическая вонь.
— Уы-уммм… — замычал Иван, открыл глаза и машинально ткнул кулаком в широкую, довольно улыбающуюся, чумазую физиономию.
Вокруг раздался веселый хохот.
Иван недоуменно повел глазами и увидел, что его плотно обступили солдаты в советской форме. Тощие, заросшие, небритые, грязные и оборванные, но это были самые настоящие советские солдаты.
«Пиздец! — ругнулся Ваня про себя. — Ехали, ехали и приехали…»
— Эко он тебя, Салманов, — ржали бойцы. — Впредь будешь знать, как свою херню людям в нос заливать…
— Да ну вас нахер, дурачки… — длинный, худой мужик с белой повязкой на руке сидел на заднице и осторожно трогал свой подбородок. — Я счас товарищу комиссару нажалуюсь, поржете потом…
— Пришел в себя? — над Ваней склонился пожилой усатый мужчина в каске. — Драться не будешь? Ну тогда пошли помаленьку, товарищ майор госбезопасности Черный, приказал доставить тебя к нему. Садулаев, подмогни бойцу встать…
«Госбезопасность, НКВД, лагеря, ГУЛАГ, Берия, кровавая гебня, сатрапы, палачи и изуверы… — голову Ивана прострелила череда жутких слов и терминов. — Теперь точно пиздец…»
Руки и ноги разом окончательно отказались повиноваться, но Ваню услужливо вздернули под мышки и куда-то потащили.
Очень скоро Ивану надоело волочиться по земле, он хотел попросить отпустить его, но вместо слов изо рта вырвалось только мычание.
— Чего мычишь, ерой? — на ходу поинтересовался пожилой красноармеец. — Сам пойдешь?
— Угу… — Ваня кивнул.
— Вот и хорошо, нам легче… — пожилой охотно согласился. — Ну-ка, ну-ка…
