Саана тихо кивает. Затем, повинуясь внезапному порыву, она просто подходит и обнимает женщину, хотя обниматься по жизни терпеть не может.
ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА
Когда Хелену не заставляли часами потеть на ягодном поле или за прилавком, она тут же шла в библиотеку. Древние сказания, биографии умерших писателей и музыкантов — вот что она обожала. С восторгом зачитывалась Артюром Рембо, любовными романами и историями с печальным концом. Книги позволяли ей путешествовать по разным странам, нырять в головы совершенно незнакомых людей, повторять их мысли, примерять на себя их чувства. Неземную любовь, всепоглощающую страсть, ослепляющую ненависть, зависть, меланхолию, гибель, стыд, горе, жизнелюбие, веселье и напряженность. С невыносимой досадой Хелене приходилось каждый раз возвращаться в постылое «здесь и сейчас». В свою хартольскую комнату или на жесткий библиотечный стул, созданный Алваром Аалто[27]. Но у Хелены имелся план. Как только ей исполнится восемнадцать, она тотчас же уедет из Хартолы — в Ювяскюля, в Хельсинки, в Америку — в большой прекрасный мир.
Радио баловало задорными звуками «Ламбады», а Хелена в очередной раз изучала свое отражение в зеркале. Она видела молоденькую девушку «переходного возраста» — такими словами это описывалось в книжках. Ее бедра уже начали раздаваться вширь, кожа слегка пожирнела, и пару лет назад пошли месячные. Но, наверное, больше всего в глаза бросалась грудь — словно две стеснительные жемчужины, тайно прокравшиеся на ее тело. Надо признать, на тела подруг эти ребята прокрались куда раньше.
С появлением груди многое изменилось буквально в одночасье. Заинтересованные, алчные взгляды сопровождали Хелену повсюду, даже на воскресной прогулке к церкви в компании родителей. Мама не торопилась покупать ей бюстгальтер, и Хелена все чаще замечала за собой неловкую, будто извиняющуюся сутулость, призванную скрыть грудь от глаз незнакомцев. Чтобы спокойно идти дальше. Однако и это не спасало ее от навязчивого внимания как молодежи, так и стариков.
Клубнику обычно начинали продавать в июле. Первые дни за своим ягодным прилавком Хелена провела в долгих и мучительных раздумьях о предстоящем конфирмационном лагере. О том, как в родительском воображении она углубится в веру, а в собственном — хлебнет наконец свободы. Если были справедливы слухи, летающие по школе и подогреваемые журналом «Суосикки»[28], то этот лагерь имел все шансы запомниться надолго, ведь там повально влюблялись, напивались, теряли голову, полуночничали, покуривали, экспериментировали с волосами и хохотали до истерики. Иными словами, занимались тем, о чем у Хелены имелось самое расплывчатое представление.
