Самый значительный вклад, который Маньоль внес в ботанику, – его труд «Prodromus», опубликованный в 1689 г. В нем он перечислил все известные на тот момент растения мира и представил их общую классификацию. Таким образом, он предпринял первую в истории попытку систематизировать растения, объединив их в семейства (аналогично уже принятой практике для животных). В предыдущих трудах, посвященных растениям, их чаще всего просто перечисляли в алфавитном порядке, а Маньоль, разделив их на семейства, попытался выявить естественные группы растений со сходными признаками. В последующие столетия появится множество конкурирующих систем классификации. Система Маньоля была не только первой, но и одной из лучших ранних попыток. Дело в том, что он устоял перед искушением отдать приоритет одной категории признаков (как через 50 лет сделал Линней, построив систему целиком на подсчете частей цветка). Маньоль, напротив, писал, что «многие растения проявляют определенное сходство и сродство, основанное не на частях, взятых по отдельности, а на общей композиции, которая явно видна разуму, но не может быть выражена словами»[7]. Это осознание привело нас к современному пониманию взаимосвязей между видами растений: например, петунии, помидоры и картофель относятся к семейству пасленовых, нарциссы и чеснок – к семейству амариллисовых, розы, малина и яблоня – розоцветных. Конечно же, это удобно для классификации и изучения разнообразия растений, к чему и стремился Маньоль, но в конечном счете его система семейств имеет и более важное значение. Маньоль не знал (а если бы и догадывался, его религиозные воззрения, возможно, не дали бы ему принять это знание), что его система классификации растений стала одним из первых шагов к пониманию того, что все растения и вообще все живое на Земле имеет общее эволюционное происхождение и общую историю. Именно благодаря общему происхождению их можно сгруппировать так, как это сделал он: нарциссы можно объединить с чесноком, потому что у них есть общие признаки, а общие признаки у них есть потому, что они эволюционно близкие родственники. Это основа всей современной биологии, и каждую весну цветение магнолии чествует Маньоля – сегодня его помнят немногие, но его вклад в науку от этого не становится менее значительным.
В какой степени работу Маньоля ограничила религиозная дискриминация, с которой он столкнулся? Трудно сказать. Даже не имея официальной должности, он сумел создать себе солидную репутацию: к нему с визитом приезжал великий английский ботаник Джон Рэй, а Карл Линней высоко отзывался о его обзоре флоры Монпелье. Вероятно, ему помогало то, что он происходил из богатой семьи аптекарей и потому имел возможность заниматься ботаникой, даже когда ему отказывали в назначении на престижные должности. Но насколько больше он мог бы сделать, будь все иначе? А сколько других протестантов, не из таких богатых семей, оказались не у дел? Это может послужить для нас уроком, который важно помнить и сегодня. Вся ирония состоит в том, что Маньоль в конце концов стал преподавать медицину именно в Монпелье. Медицина эпохи Ренессанса, и особенно учебная программа университета в Монпелье, основывалась на огромном массиве знаний, полученных арабскими врачами и учеными. Пока Европа переживала темные века, в исламском мире наука вообще и медицина в частности процветали уже много столетий. Очевидный вывод – что вклад в научный прогресс человечества не зависит от национальности, расы и религии – во Франции XVII в. так и не был сделан. Не все понимают это и сегодня. Многое предпринимается для того, чтобы наука и другие сферы деятельности стали более доступны для женщин, для людей разных рас и сексуальных ориентаций; однако сделанного явно недостаточно. Ксенофобия и нетерпимость по-прежнему живут, здравствуют и в чем-то даже процветают, поскольку политика многих стран склоняется к демагогии правого толка. И, может быть, в этой связи было бы полезно увидеть в цветущей магнолии как напоминание о прошлом, со всей его нетерпимостью, так и надежду на будущее – без дискриминации и предрассудков.
