Поэтому я просто кивнула на этот порыв заботы, наслаждаясь моментом, потом-то вряд ли время на это будет. В холодном, едва позволяющим различать очертания предметов, свете кладбища он выглядел бледным. Рука дернулась к нему сама, но вместо совсем человечески-заботливого касания лба я смазала движение, просто пробегаясь кончиками пальцев. Будто бы убирая лезущую в глаза прядь. Волк просиял.
А мне стало страшно. Я привыкла к подобному поведению от лис и котов, но там это было рабское унижение перед более сильным, они беспрекословно прогибались. Тэр же мог и укусить в ответ. Там я просто не боялась, потому что знала, что они ничего не сделают, не в их природе. Здесь было нужно доверять. И это было пугающее.
Пальцы напряглись, когда легли на шею перевертыша. Сожми чуть сильнее и чуть выше — придушишь. Тот тоже насторожился. Вгляделся внимательнее в моё лицо, наклонился к уху:
— Я тебе доверяю, Тея. Но научись тоже верить мне. А не ждать подвоха от каждого жеста.
— Это все очень мило, — фыркнул Лиаттэр, не давая мне ответить, — но у нас есть дела. Потом отношения выясните, кто там у вас кому что должен.
Мы двинулись к склепам в дальней от ворот части кладбища. Луна, совы, туман. Романтично… Меня, правда, разбирал смех, не иначе как нервный. Приходилось сдерживать себя изо всех сил, потому что истеричный ведьминский хохот точно услышали бы все. А то и полкладбища бы подняла им, с моей удачливостью в последнее время — не самый невероятный вариант. А мое расшалившееся воображение рисовало умертвие-Рэеста, тянущего ко мне холодные руки со скрюченными пальцами. Правда, глаза у этого умертвия были закатны почти до белков, а из уголка рта торчал высунутый язык, так что картина не сильно пугала. Мои смешки напрягали окружающих больше.
Приходилось молчать, потому что Лиаттэр вряд ли бы оценил момент, а удирать по клдабищу от разъяренного перевертыша — поищите идиотку. Жить мне еще хотелось, причем долго, хорошо и счастливо, так что я предпочитала молчать. И игнорировать взволнованные взгляды собратьев по несчастью. Спутников на этой чудной прогулке, если быть точнее. Тем более, что Веро уже явно проклинала тот день, когда к ней в питомник попал Тэр.
Склеп впечатлял. Вот честно и без вранья. Внушал благоговение перед своей основательностью. Представлял собой воплощенное в камне и магических плетениях напоминание о неизбежности смерти, конечности нашего долгого и насыщенного существования, иногда добровольной конечности, правда, а иногда и очень не очень. Оборотни присвистнули, Веро кивнула:
