2. Луначарский и Горький: большевизм как религия
Богданов, Горький и Луначарский, объединенные общим проектом школы, при этом далеко не вполне сходились во мнениях. Все три товарища по партии относились с одинаковым доверием к коллективизму и разделяли критический взгляд на марксизм, но имманентный иррационализм Горького и Луначарского, их понимание социализма как секулярной религии – все это было совершенно чуждо Богданову. Заявляя о необходимости для пролетариата классового самосознания, Луначарский в то же время строил свою эстетику на идее всеобщего обновления мира через «нового человека», освобожденного социализмом и открытого культурным достижениям всех времен[178]. Богдановская концепция нового человека была, напротив, чисто рационалистична: он «не чувствовал никакой необходимости в религиозном дополнении к своему идеалу», убежденный в том, что только «естественные науки и научная философия социальной жизни» «в состоянии дать ответы на все вопросы человеческого существования»[179].
Тенденция к преобразованию политики в религию, выражением которой было богостроительство, является частью долговременного процесса, начавшегося в конце восемнадцатого века и, хоть это может показаться парадоксальным, ее начало коренится в секулярных теориях общества, которым дали сильный толчок идеи Просвещения; но, как мы увидим, в России это явление приобрело особенные черты.
3. Метаморфоза «священного»: от французской революции к большевизму
“Современность”[180] – есть эпоха, отмеченная множеством противоречий: рожденная под знаком научного прогресса, экономического процветания, прославления личных свобод, демократических завоеваний и разума, эта эпоха часто скатывалась к формам чистого иррационализма. С одной стороны, торжество промышленной революции, через развитие науки и технологии дающее сильный толчок к утверждению секулярного мышления; с другой стороны, возникновение таких форм секулярной религии, которые в своих основополагающих структурах воспроизводят подчас древнейшие ритуалы и мифы. Все новое время развивается вокруг этого парадокса, который держит человека и общество в колеблющемся напряжении между противоположно заряженными полюсами.
Травматический разрыв со старым миром, произведенный французской революцией, дал начало эпохальному изменению, но отнюдь не привел к триумфу разума, как то предрекали философы. «Вера» в революцию, начавшуюся в 1789 году, представляла собой во всей полноте феномен метаморфозы священного: старых богов сменили новыми, окружив их мифами и ритуалами, лишь наружно отличавшимися от тех, что совершались в прежних церквах.
